Валентин Иванов - Возвращение Ибадуллы
Горы были бесконечно далеки от их мира. Они тянулись по горизонту и были, как облака, такие же недосягаемые, чужие, неведомые. Жители равнины лишь слышали о горах рассказы, похожие на сказки, и сказки, похожие на сны.
Из восьми только один бывал в лесах и горах. Он и вел за собой остальных.
Кроме посоха и скорлупы кокосового ореха, единственного и неотъемлемого имущества странствующего дивоны-дервиша, Эль-Мустафи нес тяжелый заступ, как несет на плече свою винтовку солдат. Бекир был вооружен тяжелой, обоюдоострой киркой на крепкой узловатой рукоятке. У остальных шести было такое же оружие тружеников — заступы, кирки, тяжелые, остро отточенные кетмени. И еще они несли мешки с пищей, чтобы не умереть от голода среди величественной, но дикой и бесплодной природы гималайских лесов. Нести с собой воду не было надобности. Леса предгорий были богаты свежей водой. Среди заросших деревьями скал пробивались свежие ключи, прыгали по камням, звенели на склонах, журчали в долинках.
На кручах белой снежной пылью и радужным дождем сверкали водопады. Они разбивались на блестящих глыбах гранитов, гнейсов и базальтов — прекрасные, радостные, поющие о счастье.
Люди были сосредоточенны и мрачны. Их давили тревога и усталость. Жители жаркой равнины зябли в темной прохладе черного леса. Мрак ночи был страшен. Им мерещились дикие звери, готовые к нападению. Ночные шорохи, вскрики птиц, непонятные звуки тревожили их. В полусне люди жались один к другому, чувствуя свою слабость.
Однако они молчали и не делились своими страхами, — они берегли мужское достоинство. Ведь они решились по своей воле, никто не приказывал им покинуть дом. Ни один из этих людей ни за что не признался бы в постыдном трепете, никогда! Они были свободными людьми, творящими свою волю, и прятали страх в глубине сердец, как нечто недостойное.
Никто из них не стал бы говорить ни о худшем, ни о лучшем: о страхе перед неведомым и смертью, таящемся в сердце каждого человека, или о тайнах любви к женщине и ребенку, вложенной в сердце каждого настоящего мужчины.
Они старались находить слова для шуток, в ответ на шутку звучал смех. На привале кто-нибудь развлекал товарищей забавными историями о нескончаемых похождениях Наср-эд-Дина, ловко дурачившего эмиров, губернаторов, мулл, беков, купцов, ростовщиков, — словом, всех тех, кого не было и не могло быть среди этих восьми человек.
Иной раз они пели. Один выводил простую мелодию, а остальные ждали, когда будет нужно повторить припев. Песнь помогала итти, и песнь отгоняла диких зверей.
Голос человека несравненно слабее голоса зверя. Никто не может так крикнуть, как слон, зарычать, как тигр. Даже слабая птица издает более громкие звуки. И все же в отчетливом голосе человека скрывается великая сила. Старая легенда говорит: для зверя хорошо, что человеческий голос так слаб. Иначе жизнь зверя была бы нестерпимой, — он ни на минуту не смог бы забыть о существовании человека. Единственной защитой этих восьми человек был голос.
Ни одна страна в разнообразном земном мире не богата так дикими животными, как Индустан. Более ста тысяч человек ежегодно убивают звери и змеи Индии и Пакистана. Громадный полуостров плотно населен. Здесь живет почти пятая часть человечества. Звери могли бы потесниться…
Религии и обычаи полуострова, жестокие к людям, всегда покровительствовали зверям. Еще сегодня предрассудки запрещают вдове заключать второй брак, разрешают родителям умертвить новорожденную девочку, допускают оставить без помощи человека, умирающего от голода на улице или дороге у всех на глазах, ставят непроходимую границу между одной группой людей и другой. Такие же предрассудки сделали неприкосновенным зверя. Птицы и обезьяны разоряют сады. Их нельзя отогнать. Нельзя истреблять кабанов, пожирающих посевы. Нужно обойти стороной ядовитую змею. Запрещено убивать крокодила, подстерегающего прохожих у брода.
На зверя нельзя нападать, но сам он нападает. Есть злые звери, есть и добрые.
Однажды путь людей пересекся с дорогой слонов. Серые гиганты, раскачиваясь, прошли по пробитой их круглыми ступнями тропе, делая вид, что не замечают пришельцев. Попадались и другие, более опасные следы.
Мир бредущих в лесах людей был так устроен, что встреча с другим человеком могла оказаться страшнее всякой иной. Можно попасться на глаза сановнику, начальнику, владетельному хану, решившему позабавиться и позабавить своих английских или американских друзей охотой в горных лесах. Какое ему дело до нескольких бедняков, решивших, как они ему объяснят, испытать счастье и намыть несколько щепоток золота в горных речках, если это будет угодно богу.
Богу угодно другое, скажет сагиб, и придется таскать вместе с носильщиками вещи сагиба и выгонять дичь под выстрелы его друзей, без всякой оплаты за потерянное время и силы. Да, совершенно бесплатно!
Такова трудовая повинность, обязательная для всех, кто находится во владениях любого господина. Ей подвергаются и лучшие люди, чем кучка нищих, замысливших искать золото там, где его нет, — так посмеется над ними сагиб.
Приближалась пора дождей, оставался еще месяц. Знатные господа не любят мокнуть в лесах, любители пышных охот уже возвращаются домой. Чем глубже в лес уходили восемь путников, тем смелее звучала их песня.
II
Навстречу людям из густой заросли неожиданно вышел зверь. Он сделал несколько шагов — на мягких лапах с втянутыми когтями и остановился. Люди замерли.
Толстым длинным хвостом зверь ударил себя по боку. Он смотрел на людей круглыми желтыми глазами, и каждый человек видел, что тигр смотрит именно на него.
Все ниже опускалась тяжелая голова. Под полосатой шкурой выпячивались лопатки.
Тигр лег. Как проволочные, торчали его редкие усы. По сторонам закрытой пасти выставлялись концы клыков. Не отрывая от людей взгляда, он собирал свое жилистое тело. По его спине пробегала дрожь, вставала шерсть на хребте. Зверь подтянул под себя передние лапы. Мелкие толчки выдавали нарастающее напряжение задних. Тигр сокращался, как пружина.
Люди не бежали, они сбились в кучку и подняли кирки, заступы и кетмени, чтобы встретить нападение. Они тоже напрягали свои мускулы и волю, зная, что зверь прыгнет и кто-то уже обречен.
Эль-Мустафи выронил заступ и шагнул вперед, прикрывая собой других. Правая рука дервиша спряталась в лохмотьях халата, где был тяжелый пистолет морского образца. Пять шагов сделал дивона и остановился, не доставая оружия.
