Сергей Песецкий - Любовник Большой Медведицы
— Да ему все и всегда — забава! — сказал Лорд.
Зашли мы в Вороненково жилище. Изба маленькая, сложенная из скверно отесанных бревен, выглядела мрачно. У входа — большая печь. Левую сторону избы отделяла длинная перегородка. Пол был глиняный, стены — голые, потолок темный, закопченный. Но от веселости Вороненка и изба казалась не такой унылой.
— Гелька, мамочка! — крикнул Вороненок. — Гости у нас! Жрать готовьте, много и быстро!
Тут я увидел старушку, маленькую, пухленькую, с такими же веселыми глазами, как у сына. Рядом с ней была молоденькая, лет пятнадцати, дивчинка, очень похожая на брата. Начали готовить для нас еду.
— Мы только позавтракали! — принялся отговариваться Лорд.
— Что там завтрак? Мы сделаем ОБЕД! Напихаемся на тип-топ! — объявил Вороненок.
И принялся помогать матери с сестрой, суетящимся у печи, больше мешая, чем помогая. Потом выбежал из избы и вернулся через пару минут, неся четыре бутылки водки.
— Каждому по стекляшке, а мамке с Гелькой — по половине, потому что усов у них нету!
— А у тебя есть? — огрызнулась сестра. — Разве если углем нарисуешь…
— У меня — будут! А у тебя — фиг!
Вскоре приготовили для нас угощения, и начали мы пить водку. Мне сразу стало тепло и весело в такой компании. Щура только не хватало… Чувствовал я: приближается интересная, новая для меня работа.
5
Ночь выдалась темная. Дул теплый западный ветер. Небо густо усеяли звезды. Темноту разделяло надвое черное и белое: темнота неба с рассыпанными искрами звезд и белизна снега, нарушенная там и сям темными контурами деревьев и кустов.
Поля застилала редкая, вязкая каша тающего снега. Ноги глубоко проваливались в нее, оскальзывались. Тяжело было идти. Там и сям по низинам от растаявшего снега сделались большие лужи. По ночам мороз затягивал их льдом, делал катки для теплого западного ветра, с утра вдоволь скользившего по ним. Когда ветру надоедало, он дыханием топил лед, гнал по лужам мелкую рябь.
Вечером вышли мы с Вороненком из дому и направились в лес. Несли под куртками «бандажи»: большие двойные вязаные безрукавки, в которых заделан товар. В основном Крючок зарабатывал проводом «фигурок» из-за границы, но при том носил и свой товар. Его брал немного, чтобы не слишком стеснять движения. «Бандажи» мы нагрузили швейными иглами, обычными и для машинок, граммофонными иглами, сапожными и швейными шилами. Кроме того, несли и по нескольку десятков бритв.
Пошли лесом, недалеко от хутора, пес Каро — вместе с нами. Вороненок влез на огромную липу и вытащил из дупла револьвер — российский «офицерский» наган, самовзвод. А я показал Вороненку парабеллум.
— Добрая цацка! — похвалил Вороненок. — Но для меня и нагана хватит. Я войны затевать не собираюсь.
Потом двинулись лесом напрямик на восток. Пес бежал впереди.
— Часто с собакой за границу ходишь? — спрашиваю Вороненка.
— Ну так, Каро лучше меня границу знает. Ему доверять можно. Третий год работаем вместе.
Пес, заслышав свое имя, прибежал, стал, глядя в глаза Вороненку.
— Иди вперед! — приказал тот.
Пес снова пошел впереди, держась за несколько шагов от нас. Вышли мы на край леса. Увидели широкий открытый простор. За три километра от нас была граница, в двухстах метрах проходила дорога из Вольмы до Ракова.
Уселись мы на поваленное дерево, ожидая, пока стемнеет. Выпили бутылку водки, закурили. Когда стемнело как следует, пошли неторопливо полями к границе. Сапоги наши были густо вымазаны ваксой, чтоб не пропускали воду.
У границы остановились на несколько минут, прислушиваясь. Каро побежал вперед, мы — за ним. Под ногами глухо хрустел снег. Мы старались не просто ставить ногу сверху, а втыкать ее в снег косо, сверху вниз. Так снега под ступней оказывалось меньше и меньше сочился он влагой, да и шума тоже не столько делалось.
Вскоре добрались до границы. Узнали ее по следам цепочкой, тянущимся по снежной глади с севера на юг и обратно.
Шлось очень тяжело. Ноги проваливались все время, мучительно было вытягивать их из глубокой снежной каши. Вдруг Вороненок остановился. Я подошел к нему.
— Что такое? — спрашиваю.
— Хочешь рискнуть? — спрашивает он в ответ.
— Как?
— Если ты не против рискнуть, дорогой можем пойти! Я часто хожу дорогами.
— Добре, — соглашаюсь. — Пойдем дорогой.
— А если встретится черт какой, то… — Крючок махнул наганом.
Вскоре вышли на дорогу. Была она полна выбоин, разбита копытами. Часто попадались на ней широкие лужи. Но все равно шлось по ней легче, чем по полям: ноги в снег не проваливались. Хотя было очень скользко.
Издали заметили огни деревни. Послышался собачий лай. Крючок остановился.
— Через деревню пойдем или обойдем? — спрашивает.
— Погранцы там есть?
— Нету. Раньше не было.
— Тогда пойдем.
Вскоре перешли по мосту речушку и вошли в большую деревню, выстроенную по обеим сторонам узкой улочки, описывающей большой полукруг. Застилающий улочку снег был серый, почти черный даже, во многих местах смешанный с грязью.
Шли мы быстро. Светили слева и справа скудные желтые огоньки из окон низких, прижавшихся к улочке халуп. Через каждые несколько шагов — кривые пятна света из окон. Кое-где доносились из дворов людские голоса — всегда угрюмые, полные злобы. Большей частью слышались ругательства.
Вороненок подошел к ограде и выдрал из нее кол: потому, наверное, что спереди послышался лай. Каро уже не бежал впереди, а держался рядом с нами. Миновали еще несколько халуп. В середине деревни окружили нас несколько собак. Начали бросаться к ногам. Вороненок, махая колом, их отогнал, но шавки не отставали, бежали за нами, держась поодаль. Каро спокойно шел впереди. Затем из ворот дома неподалеку вышли двое. Когда мы подошли, осветили нас карманным фонариком.
— Вы куда? — послышался голос.
— А тебе какое дело? — отрезал Вороненок.
— Я секретарь волостного исполкома!
— Ну и хорошо. Иди в свой исполком и ложись спать. Пьяный ты.
— Что-о?
— Ничего! Прочь с дороги!
Вороненок двинулся дальше, но секретарь ухватил его за левую руку. А Вороненок как хряснул его колом по голове! В тот же миг Каро прыгнул, целясь в секретарское горло. Второй мужик кинулся наутек, но я подставил ногу. Он плюхнулся в грязь. Вороненок их обоих принялся охаживать колом. По улице разнеслись вопли. Издалека послышались голоса. Там и сям замелькали среди темноты огоньки. Бросили мы лежащих на дороге и поспешили дальше. И тут же они заголосили пронзительно:
