Александр Демченко - Поднебесный гром
Раньше всех «отведал» дедушкиного чая Виталька, Лариса держала его на коленях и не заметила, как он сунул палец в дедов стакан и с ревом выдернул его обратно.
Лариса бросилась за аптечкой, но Дмитрий Васильевич повелительным голосом остановил ее:
— Соды!
Обожженный палец густо обсыпали содой, завязали бинтом, и вскоре малыш успокоился, а вместе с ним и Лариса. Теперь она с удовольствием пила чай, нахваливала, и Аргунов исподтишка наблюдал за нею: надолго ли хватит ее приветливости? Давно в этом доме не было такого дружного, семейного обеда.
Наконец Дмитрий Васильевич перевернул пустой стакан вверх дном:
— Спасибо, хозяюшка, славно почаевничали.
— Что вы, это вам спасибо за гостинцы! Я такого меда в жизни не пробовала.
Ларисе старик понравился.
Улучив минуту, она повернулась к мужу:
— Знаешь, какой чудной Дмитрий Васильевич?! Я ему: «Проходите, проходите!» А он: «Не-е, я по деньгам ходить не стану». Это, значит, по ковру-то. Насилу затащила его в гостиную!
Сейчас она любезничала со стариком, не зная, как ему угодить.
— Чем бы вас еще угостить?
— Наугощался! — Дмитрий Васильевич оглядел гостиную. Удовлетворенный, произнес: — Всего-то у вас вдосталь…
Лариса как-то странно повела плечом, Аргунов насторожился: как бы не сорвалось с ее языка: «Кроме машины!» Она уже не раз говорила: «Почему ты не заберешь свою «Волгу»?» Но он твердо решил оставить машину тестю, а себе со временем купить новую.
На этот раз пронесло: Лариса смолчала.
С шумом ввалилась в прихожую Надежда Павловна:
— Что ж вы телевизор не смотрите? Шестую серию показывают!.. — Увидев незнакомого человека, она с удивлением уставилась на него: — У вас гости?
Андрей поспешил познакомить их:
— Мой первый тесть и… вторая теща.
Надежда Павловна обиженно поджала губы, но тут заметила завязанный палец у внука и кинулась к нему:
— Стоит мне отлучиться, как обязательно с мальчиком что-нибудь натворят! Ну иди ко мне, иди, моя лапушка. Обижают тебя, обижают горемычного…
Аргунов видел: тесть что-то скрывает, недоговаривает. Сказал:
— Давай начистоту, отец. С чем приехал?
— Начистоту — значит начистоту, — ничуть не удивившись крутому повороту, согласился Дмитрий Васильевич и покосился в сторону Ларисы. — Вот я и говорю, всего у тебя вдосталь. И сын у тебя вон какой бутуз, и жена, и теща… В общем… Ольгу я забираю к себе.
Андрей взглянул на дочь — та покраснела и отвернулась. Немного спустя, улучив минуту, она ушла в свою комнату. Следом за ней вышел Андрей.
Ольга стояла у окна и смотрела на улицу. Лишь кулачок, сжимающий край шторы, мелко дрожал, выдавая ее состояние.
— Ольга, мы поругаемся, — сказал Андрей.
— Ничего папа, — она повернулась к нему, — поругаемся и помиримся, мы же свои.
— Я тебя когда-нибудь обижал? — спросил Андрей.
— Зачем ты, папа?
— Но ты же знаешь, что мне без тебя будет плохо. Да и ты сама заскучаешь по Витальке…
— А вы к нам в гости приезжайте! — сказала Ольга и улыбнулась отцу. — К тому же я не сейчас уезжаю, а когда школу закончу.
— Значит, ты все уже решила?
— Решила, папа. И не сердись на меня, пожалуйста. Тебе же будет спокойнее. — Она прямо посмотрела отцу в глаза: — Согласись, три женщины в доме на одного мужчину — это уже слишком, не правда ли?
— Почему на одного? — хотел свести все в шутку Андрей. — А Виталька на что?
Но Ольга не приняла шутки.
— Мне жалко тебя, папа, — сказала она, — поэтому я и уезжаю.
30
Аргунов тихонько, чтобы не разбудить Волчка, вылез из моторной лодки, помахал руками, затем сделал несколько энергичных приседаний, чтобы разогреться.
Предутренняя свежесть и комары заставляли постоянно двигаться.
Чуть светлела крутая излучина протоки. Течения здесь почти не было, и оттого глухая тишина была разлита во влажном воздухе, лишь летающие кровососы назойливо и заунывно тянули свою песню.
Обозначился было ранний восток и снова затянулся плотным пологом тумана. Стало прохладно и неуютно. Купы ив сливались с темным небом, только редкие звезды тускло подмигивали сквозь них, потом и они попрятались. Даже матово-серая, почти стальная гладь воды и та скрылась из виду.
Рассвет точно раздумал наступать.
В полумраке Андрей отыскал удочку и банку с червями. С вечера рыба не ловилась — было ветрено, а может, менялось атмосферное давление, а рыба, известно, к перемене погоды весьма чувствительна. Сегодня же, судя по всему, рыбалка должна быть: утро тихое, росистое — к хорошему дню!
Андрей размотал леску, достал из банки червя и долго нанизывал его на крючок. Червяк извивался, сопротивляясь с упорством обреченного. Когда наконец с ним было покончено, Аргунов услышал какой-то непонятный звук и поднял голову.
Густой туман окружал его со всех сторон настолько плотно, что ни звезд, ни деревьев, ни воды не было видно, хотя ночная темень уже рассеивалась. Воздух, казалось, состоял из сплошных водяных капель — их холодное прикосновение остро ощущалось на лице и руках.
Странный звук повторился. Он был чистый и отчетливо слышался в этой чуткой тишине прохладного утра, когда всякая лесная живность затаилась в ожидании солнца. Даже синички-жуланчики, эти крохотные лесные мухоловки, и те отсиживались где-то в кустарниках.
Андрей пошел по пружинившему травянистому берегу, выбирая удобное для ужения место. С потревоженных ивовых сучьев на плечи и на спину дождем осыпалась густая роса.
Выбрав место, Аргунов закинул удочку. Поплавок едва различимо маячил на воде.
Непонятные звуки повторялись все чаще, рождая недоуменные догадки.
Что это? Андрей пристально поглядел в безмятежную гладь воды, и вдруг его осенило. Да это же рыба! На воде, под самым берегом, всплывали и лопались пузыри. Играет рыба!
Стало светлее. По воде словно пробежал легкий озноб — и десятки, сотни пузырей покрыли ее. И сразу все стало ясно, исчезла прелесть таинства: роса скатывалась с набрякших веток и цвенькала в воду.
Хрустальная капель словно будила припоздавшее утро.
На воде лежал неподвижный поплавок: ни всплеска рыбы, ни птичьего свиста. Только звон капели: «цвень, цвень».
Снова потянул ветерок — и, точно горохом, сыпануло по воде крупными каплями росы.
В минутном расплыве тумана обозначился белый круг, он быстро менял окраску, как бы накаляясь, — оранжевый, гранатово-красный, — и вдруг, точно лучом лазера, его окончательно рассекло надвое, раздвинуло, и все заалело, засверкало вокруг.
