Владимир Листов - Чекисты рассказывают. Книга 4-я
За час до свидания с баронессой Гай, получив в банке две тысячи марок для передачи их Изольде, увиделся с Фрицем. Дела шли гладко, и разговор свелся к одному: по мнению Фрица, Гай выполнил задание и может передать связь с группой фон Зиттарта Иштвану, а сам после ухода с линии Дорис Шерер должен вообще исчезнуть из Германии. Гай подвергается слишком большому риску случайного провала и потому становится опасным для всей группы Фрица. Пережевывать эту новость Гаю было некогда. Надо — значит надо. А пока что его ждала баронесса Изольда…
В половине седьмого Гай послал ей корзину цветов с визитной карточкой, а в семь явился лично. С беззаботной улыбкой он остановился в дверях столовой и вдруг увидел, что между двумя зажженными светильниками, заслоняя напомаженной головой сияющий в стене герб барона, за вечерним столом сидит бледный и встревоженный штурмбанфюрер, а перед ним, кокетничая, принимает красивые позы Изольда. Гай, настроившийся на скучный вечер с молодящейся дамой, вздрогнул и подтянулся. Кажется, он совсем размагнитился? Или устал? Почему это вид самого обыкновенного гестаповца так ударил по нервам?
— Ах, граф, милый, входите! Познакомьтесь: мой духовный наставник, штурмбанфюрер Зигфрид Кемпнер. — И, повернувшись к Кемпнеру: — Мой утешитель в земных невзгодах — граф Ганри ван Гойен. Извините, граф, мы закончим в вашем присутствии деловой разговор, всего несколько минут.
Если бы Гаю были известны самокритичные мысли баронессы, пришедшие ей в голову в то время, когда она производила ревизию в кабинете мужа и обнаружила паспорт на имя Иоахима-Эйтеля, он бы с нею охотно согласился: баронесса действительно была не очень-то умна. Судя по всему, разговор происходил серьезный, однако Изольда не постеснялась присутствия человека, которого знала без году неделю.
Баронесса повернулась к Кемпнеру:
— Итак, я утверждаю: в жизни барона происходит нечто странное, таинственное и даже сверхъестественное!
Она загадочно улыбнулась. Кемпнер старался изобразить напряженное внимание. Гай почувствовал неладное.
— Да, я слышал. Но что именно? — сжимая виски, тихо спросил Кемпнер. У него разламывалась от мигрени голова.
— Барон обманывает меня. Стал исчезать в Штеттине!
— Небольшая интрижка? — через силу улыбнулся Кемпнер.
— Пустяки! С кем из мужчин этого не бывает! — поддержал его Гай. — Не волнуйтесь, баронесса, при вашем обаянии вашему супружеству ничто не грозит.
— Ах, граф, дело гораздо серьезнее! Во-первых, я кое-что нашла. Это навело меня на мысли, и вот, перебирая все задним числом, я вспомнила, что он всегда брал в Штеттин какие-то бумаги.
Выражение страдания исчезло с лица Кемпнера:
— Какие же это были бумаги?
— Я не знаю. Но, очевидно, очень важные.
— Почему вы так думаете? — Кемпнер, чтобы лучше ее видеть, отодвинул в сторону высокий подсвечник.
Гай замер. Разговор принимал все более и более опасный характер.
— Ну, как вам сказать… — Баронесса подыскивала убедительные слова. — Он клал в задний карман брюк свой пистолет.
— У полковника генштаба все бумаги и все дела секретны, — тоном терпеливого взрослого, разговаривающего с ребенком, попытался успокоить ее Гай. — Он обязан их охранять…
Баронесса начинала злиться: кажется, и эти двое считают ее дурочкой!
— Ну так слушайте, — решительно сказала она. — Барон через своего друга в министерстве иностранных дел получил паспорт на имя своего брата, Иоахима-Эйтеля…
— Он имел на это право, баронесса, — вяло произнес Кемпнер и опять взялся рукой за висок.
— Конечно! — горячо поддержал Гай. — Страхи из ничего, милая баронесса!
Но баронесса уже закусила удила.
— Паспорт выдан недавно. На нем есть подпись Иоахима-Эйтеля, но нет карточки…
— Почему же? — нахмурившись, спросил Кемпнер.
— Иоахим-Эйтель умер двадцать пять лет назад — вот почему!
Баронесса имела право злорадствовать: штурмбанфюрер и граф теперь-то поняли, что она не разыгрывала дамские страхи.
— Где же он? — сурово спросил Кемпнер.
— Похоронен на…
— Черт, — перебил он резко, — я спрашиваю: где паспорт?
— Что с вами, господин Кемпнер? Вы неучтивы! — с деланной улыбкой заметила баронесса. — Паспорт здесь. Можете посмотреть.
Она пошла в кабинет и тотчас вернулась. Кемпнер буквально вырвал паспорт у нее из рук, быстро полистал его и сунул в нагрудный карман своего мундира.
— Извините, баронесса, у меня действительно очень болит голова. — Кемпнер встал. — Я, с вашего разрешения, уйду. А паспорт пока будет у меня. Я вам его верну, только не говорите ничего вашему мужу.
— Разумеется! — нервно усмехнулась баронесса. — Зачем же я буду наговаривать на себя.
Кемпнер повернулся к графу:
— Я рассчитываю на вашу скромность. Если хотите жить спокойно, забудьте навсегда все, что слышали здесь.
Штурмбанфюрер ушел. А через минуту откланялся и Гай.
Телефон дребезжал так настойчиво, что фон Зиттарт вынужден был, наконец, протянуть руку.
— Вы могли бы подождать утра? — недовольно буркнул он, думая, что, как обычно, его тревожит личный секретарь. — Что? Кто? Да, понимаю… Да, да… Иду.
Осторожно, чтобы не разбудить супругу, государственный советник выбрался из постели, кое-как оделся, сунул в карман пистолет, перекрестился и вышел, погасив свет. Было около часа ночи.
У подъезда к нему подошел граф ван Гойен, которого он знал со слов Эриха.
— Чрезвычайное происшествие, господин фон Зиттарт. Супруга барона по недомыслию выдала вашу группу Кемпнеру. Надо что-то решать до утра, иначе конец. Немедленно повидайтесь с бароном. Но дома его нет.
— Он в штабе, — упавшим голосом ответил фон Зиттарт. — Я увижу его через полчаса. Но как это случилось?
Гай рассказал о том, что произошло в гостиной у баронессы.
— Спасибо. — Фон Зиттарт протянул руку.
Гай пожал ее со словами:
— Это в наших общих интересах.
…Барон фон Остенфельзен молча выслушал короткий рассказ друга и продолжал молчать.
— Что же делать, Эрих? — не вытерпел фон Зиттарт.
— Действовать!
— Но как?
— Если мы с тобой понимаем, что дело идет о жизни и смерти, нам нельзя проявлять малодушие.
— Ты во мне сомневаешься?
— Нам придется его убрать.
— Но говори, что делать!
…Было около трех часов ночи, когда у входной двери небольшой виллы Кемпнера начал назойливо звонить колокольчик.
Зигфрид Кемпнер мучился головной болью до двух часов, не желая лишний раз принимать сильнодействующее снотворное и надеясь, что боль отпустит. Но около двух он потерял надежду, проглотил две таблетки и понемногу начал забываться. Тут-то и зазвонил колокольчик.
