Сергей Давыдов - Путаный след
— Что же вы стоите?! Разнимайте! — закричал Олег.
Славка бегал вокруг, не зная, что делать.
— Не поддавайся, Рекс, — повторял Виталька, но голос его дрожал. — Дай ему! Так! Та-ак!
Ободренный голосом хозяина, Рекс навалился на лохматого врага и, видно, здорово укусил его, потому что тот взвыл, вскочил на ноги и с жалобным повизгиванием пустился наутек.
— Ур-ра! Молодец Р-рекс! П-п-пусть не лезет! — ликовал Славка.
А Виталька крикнул:
— Смотрите-ка! Вот здорово!
Рекс тяжело дышал, высунув язык. Уши у него победоносно стояли, а хвост был грозно прижат к ноге, как у самой настоящей овчарки.
— А ведь я придумал, как пролезть к Граммофонихе, — выпалил вдруг Олег.
— Не нужно нам, — покосился Виталька. И, обняв Славку, добавил: — Врешь ты всё! Айда к деду, Славка!
— B-врет он всё, — повторил Славка. — Г-говорил, Рекс помесь какая-то! Те… теперь подлизывается!
Сегодня возвращается тётя Таня. Олег вытащил из стенного шкафа авоську с овощами. Не хватает ещё, чтобы тётя Таня на него сердилась. Но до чего же неохота заниматься этим! Скорее сделать — и в сторону. Ну, раз-два!
Начистил брюквы и морковки. Налил в кастрюлю воды. Положил овощи. Поставил кастрюлю на газ. Покипят овощи — добавить манной крупы, и готова «витаминизированная». Так, кажется, её варят. Если и не так, ничего. Есть он её не будет. Такие дела творятся, а он должен, как маленький, кашку кушать!
Пока овощи варились, выбежал в магазин за молоком. Вскипятил. Влил немного молока в овощи. Засыпал крупу. Вскоре снял кашу с огня.
С этим — порядок. Что ещё? Мамины письма? Пришло три штуки — лежат на окне. Пол не метён? Подметём, пожалуйста.
Ещё что?
Как же он забыл? Извиниться перед стариком!
Бежать к нему скорее…
ОСИНОВЫЕ ЧАШКИ
В Славкиной деревне осину не признают за дерево: на доски не годится, дрова из нее никудышные. Зато дед ценит осину. В сарае у него целый штабель осиновых чурок. Дед их называет «заготовки». Оказывается, нет лучше дерева на чашки. В осиновых чашках можно и воду держать, и капусту рубить. Ещё есть у деда липовые заготовки. Липа идёт на ложки.
Сегодня дед будет точить. С вечера принёс в сени гору заготовок, возился со станком, смазывал, проверял. Рано проснулся Славка, а дед уже в сенях у станка. Сени узкие, вдвоём не развернуться. Славка открыл дверь и стал смотреть прямо с койки.
Дед нацепил фартук на голую грудь, нахлобучил кепку назад козырьком, повернулся, подмигнул из-под очков и включил моторчик. Скорость у станка огромная, чурку совсем не видно. Рядом со станком, на стеллаже, у деда набор стамесок. Большие, маленькие, плоские, выпуклые. Дед на память помнит, где какая лежит. Вот он не глядя взял одну, поправил очки, пригнулся и быстро провел стамеской вдоль чурки. Фонтан стружки ударил в потолок. Дед сменил стамеску — стружка полетела в сторону. Он ещё несколько раз менял стамески, потом взял наждачную бумагу — раздался шорох.
— Ну-ка, держи! Тепленькая. Ну, кому продать опилки, я — директор лесопилки!
— Ма… матрешка, — ахнул Славка. — А быстро! Попрошу Витальку, пусть разрисует.
— А теперь дело начнём.
И дед, уже не отрываясь, принялся точить чашки. У деда полдеревни родни, и всем нужны эти чашки. Много придется точить. Такие чашки иногда продают в райцентре на базаре. Не такие, куда хуже. Дед свои не продаёт. «Моя работа дорогая, — говорит. — Денег не хватит», — а сам отдает даром.
— Учил я, учил Петьку, — крикнул он, не поворачиваясь от станка, — но не дошло до него!
«Петька» — это Славкин отец. Петр Артемьевич — зовут его в деревне. Он счетовод, а деду всё — «Петька»!
— Я его точить не приучил, а он меня деньги считать.
Это верно, отец частенько поругивал деда за то, что тот к деньгам равнодушный.
— А на чёрта их любить, — сказал как-то дед. — Работу любить, это я понимаю. Внуков, всех людей, яблоню — другое дело. А то — деньги! Пенсию мне платят. Корма мне много не надо. Яблок намочу бочку — до следующих живу.
— Новый бы дом поставил, — сказал отец. — Стоит только твои яблоки продать…
— Новый дом? Моя халупка того, конечно. До первого ветра. Зато всё в ней под рукой. А яблоки продать в этот год не могу. Больнице обещал.
— В прошлом году детдому, в этом — больнице.
— Так ведь что сделаешь? Обещал!
— Хороши чашки, внук! Так и быть, порадую деревню.
Славка убирал станок. Целая гора стружек. Мягких, как опилки.
— Было п-полено, стала ч-чашка! Мне бы так!
— Научу ещё. На следующий год. А эти дадим Витальке разрисовать. Чтобы покрасивее были.
— Сбегать?
— За Виталькой? Обожди. Пусть высохнут. Ещё может повести.
— Как это?
— Ну, перекосить, покоробить. Не должно бы. Материал хорош. Охо-хо, прибери-ка, а я полежу. Спина уже не гнётся. Не могу долго работать. А ведь антоновка желтеет, видишь? Лето кончается, скоро уедешь. Ты получше стал говорить, кажется, а?
— Когда не тороплюсь. Хочешь скороговорку?
— А ну!
— Уж у лужи ужинал, — медленно начал Славка. — П-постой, стучит кто-то.
— Пойди посмотри.
Славка побежал, но сразу вернулся:
— Д-дед, дед, Граммофониха!
— Здравствуйте, соседушка, дорогой Артемий Артемьевич!
Славка рот разинул. Что с ней? Вежливая!
— Солнышка у вас в саду сколько. Не то что у меня.
«Будет у тебя солнце, забор до неба», — чуть не брякнул Славка.
— А яблочки — царские, каждое по рублю!
«Ты и по два сдерешь!»
— Что же сесть не приглашаете, соседушка? Или не вовремя?
«Стул раздавишь, садись на крыльцо!» — думает Славка.
— Славка, — скомандовал дед, — принеси стул. Ну здравствуйте. Чем обязан?
«Принести ей ломаный из сеней? Вот грохнется! Жаль, нельзя, — дед заругает».
Граммофониха уселась, поправила на голове новый платок. Она и вся была нарядно одета, не в рыночном мужском пиджаке, а в синей шерстяной кофте.
— Чем обязаны? Ничем! В гости решила, соседи всё ж.
«Звали тебя!» — продолжал думать Славка.
Дед сел напротив неё на крыльцо. Славка заметил, как он из-под очков зорко наблюдал за торговкой. Да и та — глазами по саду, потом на деда. Быстро, словно ненароком. Ждёт, что дед скажет. А дед молчит, щурится, бороду почесывает, опилки вытряхивает…
— Можно же по-соседски? — повторила Граммофониха.
— Можно, — наконец отозвался старик. — Завтра и мы к вам придём. Сад ваш посмотрим, по-соседски.
Ох и дед, хитрый какой!
— Приходите. Только я вечером дома. Когда темно. Все занята, все занята!
