Густав Эмар - Росас
— Никто не осмелится войти сюда? — спросил дон Кандидо.
— Кто? — задав этот вопрос, консул нахмурив брови, посмотрел на дона Кандидо и рассмеялся. — Я очень дружен с генералом Росасом, — продолжал он, — если он спросит у меня имена тех, кто находится здесь, я ему скажу, но если он вздумает силой взять их отсюда, то у меня есть вот что! — и он показал на стол, на котором лежали два пистолета, шпага и длинный нож. — А там — знамя Соединенных Штатов, — прибавил он, указывая рукой на потолок.
— И я в помощь вам! — вскричал дон Луис.
— Хорошо, спасибо. С вами это будет двадцать.
— У вас находятся двадцать человек?
— Да, двадцать человек, искавших у меня убежища.
— Здесь?
— Да, в других комнатах и в верхнем этаже. Мне говорили более чем о сотне.
— А!
— Пусть приходят все. У меня не хватит на всех кроватей, но у меня кров и знамя Соединенных Штатов для их защиты35.
— Хорошо, хорошо, у нас все есть, нам достаточно вашей зашиты, благородный сын Вашингтона, и я также остаюсь здесь! — сказал дон Кандидо, поднимая свою голову и ударяя по полу своей тростью с таким серьезным и решительным видом, что дон Мигель и дон Луис не смогли удержаться от смеха.
Дон Мигель в двух словах объяснил консулу по-английски, с каким человеком он имеет дело. Это сообщение доставило такое большое удовольствие мистеру Слейду, что он сам налил коньяку дону Кандидо и чокнулся с ним, проговорив:
— С этого дня вы находитесь под защитой Соединенных Штатов! Если вас убьют, я сожгу Буэнос-Айрес!
— Мне не нравиться такая версия, сеньор консул, если вам все равно, то я предпочел бы, чтобы вы раньше сожгли
Буэнос-Айрес.
— Это шутки, мой дорогой сеньор дон Кандидо! — сказал Мигель. — Вам надо отправиться со мной.
— Я не уйду, и ты не имеешь более на меня никаких прав, потому что я нахожусь на иностранной территории. Я хочу провести мою жизнь здесь, заботясь о здоровье этого замечательного человека, которого я уже безмерно люблю.
— Нет, сеньор дон Кандидо, — сказал дон Луис, — идите с Мигелем, вспомните, что у вас есть дело завтра утром!
— Это бесполезно, я не уйду: с этого момента я разрываю все наши отношения.
Дон Мигель встал, отвел дона Кандидо в сторону и что-то быстро начал говорить ему, но все было бы бесполезно, если бы молодой человек к угрозам не присоединил обещание того, что он предоставит своему учителю полнейшую свободу вернуться в консульство Соединенных Штатов, как только тот узнает в доме временного губернатора одну вещь, которую ему важно знать.
— Ну хорошо, — сказал дон Кандидо, оканчивая перечисление своих условий, — эту ночь я проведу у тебя, а завтра, завтра я приду в этот гостеприимный и безопасный дом!
— Согласен!
— Сеньор консул, — продолжал дон Кандидо, обращаясь к мистеру Слейду, — я не могу сегодня ночью иметь чести, удовольствия, удовлетворения видеть развевающимся над своей головой незапятнанное знамя Соединенных Штатов Северной Америки, но завтра я сделаю все, что будет от меня зависеть, чтобы быть здесь.
— Хорошо, — отвечал консул, — я выпущу вас только мертвым!
— Какой дьявольской откровенностью обладает этот человек! — прошептал дон Кандидо.
— Идем, друг мой! — сказал молодой человек.
— Идем, Мигель!
Мистер Слейд лениво встал, простился по-английски с доном Мигелем и, обнимая дона Кандидо, сказал:
— Если мы не увидимся больше здесь, надеюсь, что встретимся на небесах!
— Ба! Что это! Тогда я не уйду, сеньор консул! — вскричал дон Кандидо, пытаясь снова сесть.
— Это шутка, мой дорогой учитель! — сказал Мигель.
— Идем, идем, уже поздно!
— Да, но эта шутка, которая…
— Идем! До завтра, Луис! Молодые люди обнялись.
— Ради нее! — прошептал Луис.
Тот же слуга, который привел их раньше, проводил их до ворот. Когда он открыл ворота, дон Кандидо поинтересовался у него:
— Ворота постоянно заперты?
— Да, — отвечал слуга.
— Не лучше ли оставлять их открытыми?
— Нет.
— Какая дьявольская лаконичность! Посмотрите на меня хорошенько, мой друг. Узнаете ли вы меня в следующий раз?
— Да.
— Идем, сеньор дон Кандидо! — позвал дон Мигель, садясь в карету.
— Ну, спокойной ночи, благородный слуга самого замечательного консула!
— Доброго вечера! — отвечал слуга, запирая дверь. Карета быстро отъехала.
ГЛАВА XXIII. Где оказалось, что дон Кандидо приходился родственником Китиньо
Было около восьми часов утра. Старый учитель чистописания дона Мигеля огромными глотками поглощал горячий шоколад из вместительной чашки, в то время как его ученик складывал и запечатывал штук двадцать писем, написанных, вероятно, за истекшую ночь, которую, по-видимому, оба они провели без сна.
— Мигель, сын мой, — сказал дон Кандидо с полным ртом, — не отдохнуть ли нам немного, минутку, четверть часа?
— После, сеньор, после, вы еще нужны мне на несколько минут!
— Но пусть это будет в последний раз, Мигель, потому что я сегодня же отправлюсь в консульство Соединенных Штатов. Знаешь ли ты, что прошло уже пять дней, с тех пор как я дал слово этому уважаемому консулу поселиться на его территории?
— Вы не знаете, что там такое? — сказал дон Мигель, запечатывая письмо.
— Что там такое?
— Точнее что может быть на этой территории?
— Нет, ты меня не обманешь, сегодня ночью, пока ты писал, я прочел пять трактатов международного права и два учебника дипломатии, где разбираются вопросы о привилегиях, которыми пользуются дипломатические агенты, и положение о неприкосновенности их жилищ. Представь себе, Мигель, даже их кареты неприкосновенны. Из этого я делаю вывод, что я могу прогуливаться в карете консула без страха, безопасно, спокойно!
— Ну, мой дорогой учитель, слушайте то, что я буду читать, и следите внимательно за оригиналом, который вы мне принесли!
— Вот моя бумага! — сказал дон Кандидо.
— Или, вернее, бумага дона Фелипе…
— Конечно! Но она принадлежит мне, как частному секретарю.
— Хорошо, — ответил дон Мигель и прочел список, в котором значилось двадцать восемь лиц наиболее уважаемых в Буэнос-Айресе имен, в том числе и имя дона Альваро Нуньеса со следующей мрачной припиской:
Попался восемнадцатого, в половине первого ночи, в руки Николаса Мариньо. По устному приказу расстрелян час спустя в казарме неизвестно по какой причине.
Прочтя имя этого старого и верного друга его отца, дон Мигель вздрогнул и вытер слезу.
— Увы! Мигель, — пробормотал дон Кандидо, — сам дон Фелипе плакал, узнав об этой горестной потере!
