Густав Эмар - Росас
Я ответил, что протестую против и дважды, и трижды, протестую против всего плохого, что осмелятся говорить о моем невинном племяннике.
Но святой отец возразил мне: «Не в том дело, мы не можем поступать вопреки воле дона Хуана Мануэля. Единственная вещь, которая нам позволена, это — просить Бога, чтобы он защитил вашего племянника, если он невинен».
— Аминь! — сказал дон Луис.
«Это справедливо», — отвечал я, — продолжал дон Кандидо, — и встав со своего места, попросил извинения у его преподобия за то время, которое я отнял у него. Теперь я перехожу к моим переговорам в монастыре Сан-Франциско.
— Нет, нет, нет! Довольно монахов, ради Бога! И довольно всего, даже жизни! Это не жизнь, а ад! — вскричал дон Луис, бледный, с нахмуренными бровями.
— Все это, мой дорогой друг, — отвечал успокоительным тоном дон Мигель, — не что иное, как сцена из великой драмы жизни, нашей жизни и нашей эпохи, даже, если хочешь, драмы, не имеющей себе подобных; но только слабые сердца позволяют отчаянию овладеть собой в критические минуты: вспомни — что это были последние слова Эрмосы; она женщина, но — слава Богу! — у нее больше мужества, чем у тебя.
— Мужество умереть — это легче всего, но хуже смерти — унижение. Со вчерашнего дня меня отовсюду гонят, мои слуги бегут от меня, родственники не признают меня, иностранец и даже дом Божий закрывают передо мной свои двери. Это в тысячу раз хуже, чем удар кинжала.
— Это правда, но у тебя есть женщина которой нет подобной, возле тебя есть преданный друг; и друг, и любимая заботятся о тебе, а все преследуемые в Буэнос-Айресе не могли бы сказать того же. Вот уже три дня как у тебя нет более дома и ты разорен. Они уничтожили, разграбили и конфисковали все твое имущество, так во всяком случае, они думают, но я успел спасти тебе более миллиона пиастров, а вместе с этим и невесту, прекрасную, как день, и такого друга, как я, слава Богу! Я не вижу для тебя других причин жаловаться на свою судьбу.
— Да, но я блуждаю, как нищий.
— Оставь эти глупости, Луис!
— Куда мы едем, Мигель? Я замечаю, что мы приближаемся к дель-Ретиро.
— Верно, мой дорогой учитель.
— В своем ли ты уме?
— Да, сеньор.
— Разве ты не знаешь, что полк генерала Рольона и частьбатальона Масы находятся в дель-Ретиро?
— Знаю.
— Значит, ты хочешь, чтобы нас арестовали?
— Как хотите.
— Мигель, я не хочу, чтобы и нас принесли в жертву. Кто знает, сколько счастливых дней еще ожидает нас в будущем? Вернемся, сын мой, вернемся, посмотри, мы уже около казармы, вернемся!
Дон Мигель снова опустил переднее стекло и сказал несколько слов Тонильо, карета повернула направо и менее чем через две минуты, остановилась перед великолепным домом сеньора Лаприды, в котором жил тогда генеральный консул Соединенных Штатов.
Большие железные ворота были заперты, и во всем здании, даже шагах в ста от решетки, с трудом можно было разглядеть свет в комнатах первого этажа.
Дон Мигель сильно дважды ударил молотком и подождал мгновение. Никто не явился.
— Поедем, Мигель, — сказал дон Кандидо изнутри кареты, с испугом разглядывая окна казармы, которые в это время, то есть в десять часов вечера, были совершенно темны.
Дон Мигель ударил сильнее.
Наконец какой-то человек неторопливо подошел к решетке, мирно посмотрел и сказал по-английски:
— Кто там?
Дон Мигель отвечал ему лаконично:
— Мистер Слейд?
Слуга молча вынул ключ из своего кармана и открыл большие ворота.
Дон Кандидо тотчас же выскочил из кареты и, став между своими бывшими учениками, последовал под такой охраной за слугой.
Слуга, заперев ворота, провел их в маленькую переднюю, где знаком попросил их подождать, а сам ушел.
Минуты две спустя он появился на пороге и все также знаком пригласил их пройти в гостиную.
Гостиная была слабо освещена двумя восковыми свечами.
Мистер Слейд полулежал на софе в рубашке, без жилета, без галстука и без сапог, на стуле возле софы стояла бутылка коньяку, графин с водой и стакан.
Дон Мигель до этого только мельком видел консула, но зато хорошо знал американцев.
Мистер Слейд флегматично сел, пожелал доброго вечера гостям, сделал знак слуге пододвинуть стулья и так же спокойно надел сапоги и сюртук, как если бы он был один.
— Наш визит не будет продолжителен, гражданин Слейд! — сказал по-английски дон Мигель.
— Вы аргентинец? — спросил консул, человек лет пятидесяти, высокого роста, с открытым и энергичным, немного грубым лицом.
— Да, сеньор, все трое! — отвечал дон Мигель.
— Хорошо, я очень люблю аргентинцев. Джон, налейте коньяку.
— Я в этом убежден, сеньор, поэтому я и пришел предложить вам случай выказать свои симпатии.
— Я это знаю.
— Вы знаете, зачем я пришел, сеньор Слейд?
— Да, вы пришли искать убежища в посольстве Соединенных Штатов! Не правда ли?
Дон Мигель был поражен этой странной откровенностью, но тотчас же понял, что надо воспользоваться открытой перед ним дорогой, и ответил, отпив полстакана воды, смешанной с коньяком:
— Да, мы пришли сюда для этого!
— Хорошо. Ну, вы здесь!
— Но сеньор Слейд не знает еще наших имен! — сказал дон Луис.
—Зачем мне ваши имена? Вот знамя Соединенных Штатов, оно защищает всех, каковы бы ни были их имена! — прибавил консул, без всяких церемоний, спокойно ложась на софу. Дон Мигель с жаром пожал ему руку, проговорив с волнением:
— Вы наиболее яркий тип нации, самой свободной и самой демократичной на свете!
— И самой сильной, прибавьте еще! — проговорил улыбаясь, консул.
— Да, и самой сильной, — вскричал дон Луис, — так как у нее нет недостатка в таких гражданах, как вы!
И молодой человек, не в силах скрывать свое волнение, встал и подошел к балкону.
— Хорошо, сеньор Слейд, — сказал Мигель. — Мы не все трое просим убежища, но только тот кабальеро, который встал; это один из самых выдающихся молодых людей нашей страны, и его преследуют; я не знаю, быть может, впоследствии и мне придется просить вашего покровительства, но теперь я прошу его только для сеньора Бельграно, племянника одного из героев нашей независимости.
— А, хорошо! Он здесь — в Соединенных Штатах.
— Никто не осмелится войти сюда? — спросил дон Кандидо.
— Кто? — задав этот вопрос, консул нахмурив брови, посмотрел на дона Кандидо и рассмеялся. — Я очень дружен с генералом Росасом, — продолжал он, — если он спросит у меня имена тех, кто находится здесь, я ему скажу, но если он вздумает силой взять их отсюда, то у меня есть вот что! — и он показал на стол, на котором лежали два пистолета, шпага и длинный нож. — А там — знамя Соединенных Штатов, — прибавил он, указывая рукой на потолок.
