Владимир Гусев - Искатель, 2013 № 11
И мы прошли в тир. Он был неподалеку, уровнем ниже.
Оружейник ждал нас.
Мы — вернее, я — выбрали «клайперы», патриотизм патриотизмом, но нужно же и на результат работать. Понятно, здесь они появились не случайно — пневматические пистолеты, как и другое оружие для тренировок, я заказал еще в Москве.
— Как мне целиться? — спросила Вика.
— В твоем возрасте нужно учиться стрелять интуитивно. Как ходить, говорить, писать стихи.
— А в армии? Меня Иван Иванович обещал научить стрелять, как в армии.
— В армию приходят в восемнадцать лет. Часто — из-за отсрочек — и позже. И стреляют потихонечку. Экономят патроны. А стрельба — как игра на скрипке. Чем раньше начал, чем больше тренируешься, тем весомее шансы на успех.
— А вы когда начали стрелять?
— Почти в твоем возрасте.
Почти — это минус восемь лет. Виктории Романовой тринадцать с половиною. Мне отец подарил первый пистолет на пятилетие — маленький, почти игрушечный духовой «Диана-вайп». В десять лет я регулярно стрелял из «1377 American Classic», а к двенадцати добрался до полноразмерного огнестрельного оружия и стрелял, пожалуй, лучше всех в деревне, куда ежегодно ездил на каникулы. Я не хвастаюсь, так оно и было. В детстве дети чрезвычайно пластичны и обучаемы — что скрипке, что гимнастике, что языкам, что стрельбе. Конечно, английский язык можно выучить и в сорок лет, но вероятность, что произношение будет неотличимо от природного британского, близка к нулю.
— Не смотри на прицел, вообще на пистолет. Есть ты — и есть цель. Поначалу будет много промахов, это нормально.
Выбрав ростовую мишень (расстояние — десять метров), мы сделали по сто выстрелов. Вика сумела попасть несколько раз.
— Вот что значит возраст, — сказала я. — Люди, обычные студенты обычных институтов, когда им в двадцать с лишним впервые приходится стрелять из пистолета, как правило, не попадают ни разу. Вся группа стреляет, пять человек, десять, пятнадцать — и никуда. То есть куда-то пуля летит, но не в цель. А у тебя — девять процентов попаданий. Запомни это число. От него будем плясать дальше.
— Запомнила, — серьезно сказала Вика.
— Сейчас наше занятие кончится — и не кончится: Будешь читать, играть, смотреть телевизор — делай каждые полчаса перерыв и в перерыве тренируйся. В комнате — бросай стрелки в мишень (я уже видел новенькую «Дартс» в покоях Вики).
— А если не в комнате?
— Тоже бросай, только мысленно. Вообрази, что у тебя в руке стрелка или снежок — и брось его.
— Руками?
— Воображением.
Армейский инструктор мой метод раскритиковал бы в пух, а пух сжег бы на быстром огне, получив прах. Но Вика — не новобранец, и мы не в армии, где призывник — глина, из которой нужно вылепить солдата, вылепить и обжечь, да чтобы числом поболее, ценою подешевле. Моя задача — чтобы девочка чувствовала себя уверенной.
А в нашей жизни револьвер или пистолет вместе с навыками быстрой, меткой и решительной стрельбы весьма этому способствуют. Уверенности то есть.
Вернув духовые пистолеты оружейнику, мы вышли под голубое небо.
— На сегодня занятия окончены. Завтра будем тренироваться на природе. Сейчас иди к себе, прими душ и отдохни полчаса.
— У меня сейчас чтение. На английском, — добавила Вика, не удержалась.
— Самый полезный отдых для спортсмена.
Я проводил Вику до охранников у лифта, после чего она поднялась в свою башню, и пошел в предписанный мне покой.
До обеда («В Берлине обедают так поздно, что и не поймешь, обед это или ужин») времени оставалось немного, я успел только принять душ и привести себя в нерабочее состояние. В смысле — общегражданское. Еще раз — в смысле выглядеть не тренером, не спортсменом, а обыкновенным мужиком, пока молодым, но уже не полным дураком. Хотя… при чем здесь возраст? И потом, я здесь на службе, а не на отдыхе, и потому одеваться должен хорошо, но соответственно чину. Вот только бы узнать, эксперт — это много, мало или в самый раз?
Это я узнал во время обеда.
Обед — с большой буквы — проходил в Обеденном Зале, напоминавшем трапезную в Сергиевом Посаде. Находилось в нем около сотни человек. Несколько больших, длинных столов вдоль, а поперек — главный, за которым сидит хозяин — когда он в Замке. За этим столом — самые почетные места. И мое место было именно за этим столом, по левую руку от наиглавнейшего местам принадлежавшего господину Романову и сегодня пустовавшему (такой вот этикет). Правда, от пустого места меня отделяли три человека — управляющий и двое неизвестных. Неизвестными они, впрочем, оставались недолго. Лично я их прежде не знал, но много слышал о каждом. Первый, Андрей Иванович Соколов, из российских подданных единственный за последние сто лет был удостоен Нобелевской премии по медицине — и отказался ее получать. Второй, Петр Аркадьевич Юмашев, доктор физико-математических наук, прославился теорией нелинейного времени: он считал — и приводил в подтверждение математические формулы, — что время удлиняется по нарастающей и сегодняшний день равен неделе пятнадцатого века и году времен фараонов, а вся история жизни на Земле по нынешним часам заняла едва ли более десяти тысяч лет. Его коллеги теорию приняли в штыки, но журналисты любили рассуждать о «времени по Юмашеву». Уже по левую руку от меня сидели еще трое, все — геофизики, доктора наук, один из Франции, другой из Польши и третий наш, из Новосибирска. По правую руку от пустующего места г. Романова сидели тоже семь человек, но из них я знал только двоих: лечащего врача Вики и начальника охраны Замка — тот устроился на самом краю.
За обедом (восемь перемен блюд, пять из них я с сожалением пропустил) вели разговор светский: о погоде, о видах на урожай, о запрете на ввоз в Россию импортного мяса разом отовсюду. На профессиональные темы не говорили, а жаль. Интересно было бы знать, что здесь делает, например, нобелевский лауреат-отказник. К СПИДу, насколько мне известно, его работы не имели никакого отношения: Соколов специализировался на излучениях головного мозга. Научных работ я, естественно, не читал, не по уму мне и не по чину, а в газетах пишут интересно, но неточно. Во всяком случае, в тех газетах, которые попадались мне, обсуждалась преимущественно причина отказа от премии, а о самой работе упоминали вскользь. Правда, все это происходило в олимпийский сезон, и у меня были иные заботы, нежели Тайна Великого Ученого. Но сейчас, когда впереди нет никаких олимпиад, а есть только Вика на ближайшие три месяца (буде все стороны останутся довольны, контракт можно и продлить), хотелось бы знать подробности.
Вместо этого я слушал управляющего Замком, которому в отсутствие господина Романова пришлось управлять и застольной беседой. В самом начале обеда он представил меня обществу — «Наш новый специалист, трехкратный олимпийский чемпион Иван Федорович Фокс», а потом вел разговор за главным столом, рассказывая историю замка и поглядывая на меня, показывая, что мне она и предназначена. Итак, Замок строили немецкие военнопленные по приказу комиссара госбезопасности, сиречь генерала Козленко. Архитектор — германский академик Штирнер, истинный ариец, характер нордический, то есть если уж взялся строить, то строил основательно, не жалея ни соотечественников, ни русских зэков, ни японцев, которых тоже было изрядно. Не жалея, но напрасно и не тираня: глупо сначала из неумехи сделать строителя, а потом сгубить его ни за грош. У строителя должны быть силы работать, заявлял Штирнер, и, как ни странно, пайки заключенных были побольше пайков охранников, а любые попытки перераспределения пресекались. По жалобе Штирнера ког миссар Козленко внесудебным волевым решением перевел несколько человек из охраны в заключенные. Воровать перестали.
