Андрей Курков - Львовская гастроль Джимми Хендрикса
Тарас взял бутылку. Протянул парню. Тот открыл, достал чистый стакан.
— Может, вам Интернет включить? — предложил.
— Включи, — пожал плечами Тарас.
Парень вышел из-за барной стойки, присел за компьютер. Монитор засветился, появилось изображение.
— Ну вот, садитесь! — уступил он место Тарасу.
Тарас устроился за компьютерным отсеком. Справа и слева его индивидуальное пространство защищали деревянные перегородки.
Монитор освещал маленькую столешницу с клавиатурой и мышкой лучше, чем любая лампа. Тарас отодвинул от себя клавиатуру. Налил пива в стакан. Пригубил. Потом достал из кармана темно-синей китайской куртки белый пластиковый тубус из-под гомеопатических шариков. Открыл. И аккуратненько высыпал на стол два десятка маленьких камешков. Некоторые из них были темнее, некоторые светлее, но все они были серыми. Отпил пива еще раз и стал пальцами эти камешки двигать.
— У тебя лупы нет? — крикнул он в сторону бара.
— Нет, — ответил парень. — Ручка и бумага есть, а лупы…
— О! Дай мне бумаги! — попросил Тарас.
Парень принес чистый лист А-4.
Тарас сразу сдвинул ладонью камешки на белое полотно бумаги. Они стали заметнее.
— Что это? — спросил задержавшийся за спиной клиента работник круглосуточного Интернет-клуба.
— Это? — переспросил, обернувшись, Тарас. — Это лечебные камни, — пошутил он.
— А отчего они лечат?
— Еще не знаю, надо провести несколько экспериментов…
Парень, перед тем как отойти обратно к барной стойке, одарил Тараса подозрительным взглядом.
Допив пиво, Тарас аккуратно ссыпал с бумаги камешки обратно в пластиковый тубус, закрыл его и сунул в карман.
Расплатился и ушел.
Туман уже начинал подниматься над Львовом, словно улицы сами выталкивали его вверх.
Скрипнула дверь парадного. Тарас посмотрел на деревянные ступеньки, каждая из которых, как клавиша расстроенного рояля, издавала непредсказуемый звук. Пятая ступенька была самой громкой и пронзительной. Ее звук каким-то образом сразу будил соседа с первого этажа — злопамятного Ежи Астровского, бывшего парикмахера, бывшего банщика, бывшего переплетчика и бывшего охранника универмага. Сейчас Ежи Астровского можно было назвать просто «бывшим». Больше он нигде не работал, зато регулярно пил и, напившись, искал собеседников, при этом исключительно трезвых. К пьяным он сам в пьяном состоянии никогда не подходил — боялся. Может, этим поведением он хотел подчеркнуть, что и сам он опасен, когда пьян? Но в исходящую от него опасность верилось с трудом. Внешне он был пушист и котообразен. Даже когда он скандалил с Тарасом из-за шума, по его лицу, худому, изящному, с тонкими чертами, было очевидно, что он нуждается в ласке и жалости, а из-за отсутствия оных он и скандалит.
Тарас переступил пятую ступеньку и, преодолев еще с десяток, остановился у своей двери.
Из тихого приемничка-брехунца, стоящего с незапамятных времен на кухонном столике, донесся гимн Украины.
— Шесть часов, — Тарас зевнул. — Пора ложиться. Кто с гимном ложится, тому Бог дает!
Тарас со школьных лет старался быть человеком слова. Вот и в этот раз он сказал и уже через пять минут лег, пытаясь подсчитать: что же ему дал Бог за прошедшую рабочую ночь? Что и сколько?
Глава 4
Через открытую форточку кроме прохладной сырости в однокомнатную квартиру Тараса залетел еще и звон недалекого трамвая. Но Тарас сладко спал. Ему снился Жириновский, грубый и решительный, и говорил почему-то Жириновский во сне по-украински, но говорил правильные слова: «Украина должна быть от моря и до моря! Мы ще вмочимо украинские чоботы в Индийскому океани!»
И тут же приснилось Тарасу, что он спит и видит этого Жириновского во сне, а сам, в верхнем сне, в как бы более подконтрольной сознанию оболочке сна, думает о том, что нужны Украине свои Жириновские, свои, украинские до мозга костей. И пускай они будут отъявленными демагогами и даже идиотами, но служить они будут украинскому народу верой и правдой, внушая бдительность по отношению к врагу и толково объясняя само понятие «врага отчизны». Кроме этих мыслей что-то еще постороннее относительно Жириновского и Украины присутствовало на недодуманном и недосказуемом уровне. Присутствовало и как бы зудело, требуя внимания, как зудит только что укушенное комаром место. Еще, должно быть, минут двадцать сна, и понял бы, дождался бы Тарас прояснения этой недодуманности. Но тут зазвенел дверной звонок, встряхнув тело спящего хозяина квартиры своей физической неожиданностью. Вслед за этим выбралась из своего спящего состояния. И прежде чем исчезнуть, слились в одну обе оболочки его непростого сна.
Открыл глаза. Звонок уже затих, но он успел пройти насквозь через его слух, и эхо звонка всё еще звенело в воздухе квартиры и внутри головы.
Тарас никого не ждал, а значит, в дверь мог сейчас звонить только его сосед снизу. Но с какой стати? Ведь помнилось Тарасу очень отчетливо, как он переступил пятую ступеньку лестницы. Стало быть, разбудить его раннее возвращение домой могло соседа только в одном случае — если тот вообще не спал.
Тарас надел белый махровый халат, списанный из гостиницы «Жорж» знакомым банщиком. Влез ногами в шлепанцы и отправился к двери, настраиваясь на умеренную грубость, чтобы сократить до минимума общение с соседом.
Щелкнул замком и открыл деревянную дверь, украшенную следами от былых замков, неработающими замками и двумя, которые всё еще подчинялись ключам.
Перед ним стояла Оксана, давняя знакомая Тараса, в длинном пальто серо-зеленого цвета. На лице извечная улыбка, за которой могло прятаться любое настроение: от ехидного и раздраженного до светлого и праздничного. У ее ног лежала объемная хозяйственная сумка, закрытая на «молнию».
— Что, не ждал? — удивилась Оксана, осматривая махровый халат с вышитым красными нитками словом «Жорж» на нагрудном карманчике.
— Нет, — признался Тарас, не двигаясь с места.
— Чего стоишь? — улыбка исчезла с губ Оксаны. Она показала взглядом на сумку. — Бери, заноси! Только осторожненько!
В кругу общих знакомых было принято слушаться Оксану. Не то чтобы она командовала или решала, что кому делать. Просто хоть она и была актрисой, но природа дала ей характер режиссера.
Тарас поднял сумку, сразу ощутив ее тяжесть. Попятился с сумкой коридором прямо в комнату. Оксана зашла следом. Закрыла за собой дверь. Сняла и повесила на крючок вешалки пальто, сбросила сапожки. Нашла тапочки и — в комнату.
— Ну, давай я тебя поцелую! За уши дергать буду потом!
