Василий Ванюшин - Старое русло
Грустные мысли о людях, живших много веков назад на берегах Куван-Дарьи, отступили. Вряд ли бывала когда в веках здесь, на Куван-Дарье, такая красивая девушка — вот о чем подумал Алибек.
Но тут же лицо его помрачнело.
Из «газика» вышел молодой человек, узколицый, с гладко зачесанными длинными волосами. Он надел темные защитные очки, подошел к Лине и непринужденно заговорил с ней, показывая рукой то в сторону Сыр-Дарьи, то на сухое русло Куван-Дарьи.
Хозяином машины, в которой ехали Стольниковы, был молодой инженер из облводхоза Купавин Юрий Сергеевич. В районе Куван-Дарьи недавно работал исследовательский отряд по обводнению пустыни и пришел к выводу, что пуск воды по старому руслу реки мало даст для развития животноводства. Обводнены будут не земли, а сыпучие пески; отряд предложил прокладывать магистральный канал в глубь сухих степей, в сторону от Куван-Дарьи.
Доводы были за и против. Начальник облводхоза поручил Купавину, окончившему в прошлом году московский вуз и занимавшему должность главного инженера, проехать по Куван-Дарье с тем, чтобы в облводхозе составилось единое твердое мнение по этому вопросу. Купавин поехал. Узнав о том, что его путь совпадает с путем экспедиции профессора Стольникова, он присоединился к ней и услужливо предложил свою машину профессору и его дочери.
— Отряд выполнил свою работу, — говорил он дорогой Стольникову, — дал рекомендации и отбыл в Алма-Ату. А нам здесь надо работать, строить, орошать. Нам отвечать за все это и за последствия.
Стольников, сидевший на переднем сидении рядом с шофером, молча кивал головой, то ли соглашаясь, то ли от тряской езды по барханам.
— Я смело берусь за то или иное дело только в том случае, если сам твердо уверен в его целесообразности, — продолжал Купавин, обращаясь уже к Лине, сидевшей рядом с ним. — Только так.
Лина посмотрела на него с любопытством.
— Юрий Сергеевич, сколько вам лет? — неожиданно спросила она.
Купавин смутился. По лицу его — сухому, с двумя капризными морщинами, опускающимися от углов рта, — можно было дать не меньше тридцати. Глаза его были прикрыты темными очками. Юрий Сергеевич быстро поборол легкое смущение, снял очки, посмотрел на Лину прищуренными карими глазами с золотистой пыльцой на ресницах, улыбнулся.
— Двадцать семь.
— О! — воскликнула она. — Я предсказываю вам большое будущее. Правда, папа? Юрий Сергеевич будет выдающимся гидростроителем. Или что-то в этом роде, но непременно выдающимся. Молодой специалист с высшим образованием, знает дело на практике, глубоко вникает в него, не полагаясь на авторитетную комиссию, — ведь это многое значит, о многом говорит.
— Да, — кивнул Стольников.
Такой разговор польстил молодому инженеру. Купавин сказал:
— Я не жалею, что попал в эту глушь. Здесь можно многое сделать, многого добиться, если не тратить время зря… А вот и ваш караван! — взглянул он через плечо шофера.
— Здесь будем ночевать, — сказал профессор.
Машины остановились. Рабочие спрыгивали с грузовиков, сбрасывали тюки, развертывали палатки. Началась та веселая суета, которая сопровождает обосновывание жилища, даже временного. Весело было-от того, что все чувствовали себя здоровыми, жара спала, моторы машин в дороге не капризничали, в кузовах грузовиков был большой запас продуктов и скоро будет ужин.
Солнце спускалось за мглистый горизонт, прохлада усилилась. Между барханами легли голубоватые тени, и вся пустыня, раскинувшаяся на запад, стала похожей на океан с вспененными гребнями волн и так застывший.
Стольников наблюдал, как устанавливали для него палатку, изредка подавал советы рабочим, которые были новичками в этом деле.
Купавин, имея «газик», не заботился о жилье. Он не отходил от Лины, рассказывая что-то веселое, — она смеялась.
У Алибека на сердце было тоскливо. Не потому, что он завидовал этому бойкому молодому человеку в темных очках, которого даже профессор называл по имени-отчеству — Юрием Сергеевичем, — Алибек не осмелился бы подойти к Лине, чтобы поговорить, и старался не думать о ней. Он чувствовал себя одиноким в этой шумной, оживленной компании.
Алибек приготовил для себя постель — сдвинул тюки так, чтобы на них можно было лежать, но спать ему не хотелось.
Жакуп сходил с брезентовым ведром к Сыр-Дарье, принес воды и налил два чайника — один большой, другой поменьше. Потом спустился в сухое русло, наломал саксаула, разжег костер и повесил над ним чайники.
В пустыне сумерки коротки, ночь наступает быстро. Пока вода закипела, сумерки сгустились и на темно-синем небе проступили звезды.
Жакуп снял чайники, бросил остатки саксаула в огонь, потом взял большой чайник и понес к профессорской палатке.
Перед входом в палатку был разостлан брезент. Стольников, его сотрудники, Лина и Купавин уселись на брезенте в кружок, поджав ноги. Когда Жакуп поставил чайник, Лина весело объявила:
— Я буду за хозяйку, — и схватилась тонкой рукой за дужку чайника. — Какой тяжелый!
Ей сразу же услужливо помог Купавин. Началось чаепитие.
Вернулся Жакуп и пригласил Алибека ужинать. Вдвоем, в стороне от всех, они пили чай молча, говорить им было не о чем. Потом Алибек снова забрался на тюки и стал смотреть в сторону профессорской палатки.
Там был разложен небольшой костер, чтобы отгонять комаров, налетевших из камышовой поймы. При его свете видны были только лица сидевших на брезенте людей. Седые волосы Стольникова стали медными и слились с цветом лица. Огонь словно позолотил пушистые волосы Лины, а лицо, ярко освещенное с одной стороны и затененное с другой, будто похудело, но было очень подвижным, с переменчивым выражением — яркая улыбка сменялась сумрачной скукой. У Купавина блестели гладко зачесанные волосы, белел большой острый нос, на чуть впалых щеках постоянно держались тени, как бы ни повертывался он перед пламенем костра. Трое сотрудников сидели спинами к Алибеку, и лиц их он не видел, но одного знал — тот, что сидел ближе к Стольникову, толстый, с небольшой лысиной, был Григорий Петрович.
Разговор шел о редких находках при раскопках. Его начал Григорий Петрович, упомянув об Аму-Дарьинском кладе. Об этом кладе Алибек знал из истории: он был найден в конце прошлого века где-то между Самаркандом и Кундузом и состоял из большого количества золотых вещей и монет.
— Я видел некоторые вещи из этого клада в музее, — неторопливо мягким голосом рассказывал Григорий Петрович. — Типичные памятники греко-бактрийской эпохи. Интересна бляха, сплошь золотая, по всей вероятности, принадлежность пояса очень знатного воина. Как раз изображения на этой бляхе и помогли установить, что клад оставлен древними среднеазиатскими кочевниками — саками.
