Пол Кристофер - Ересь ацтеков
Его отец и мать погибли в автомобильной аварии в 1968 году — Макс только что получил степень. Через две недели после того, как он похоронил родителей, ему предложили работать в ЦРУ.
Он отклонил это предложение в пользу личной независимости и свободы и выбрал для себя работу консультанта, посредника между американским и южноамериканским бизнесом, а также выступал частным советником по вопросам Советского Союза и специализировался на торговых соглашениях со странами Восточного блока.
Воспользовавшись страховкой родителей и собственным трастовым фондом, Макс Кесслер купил дом в Джорджтауне и поселился в нем, устроив там свой офис. Он так и не женился, у него не было детей, любимого времяпрепровождения и друзей. Он никогда не встречался с клиентами да и вообще ни с кем в доме на N-стрит и никогда не готовил еду, предпочитая питаться в ресторанах, которых на М-стрит великое множество. Работа, знания и информация были для него всем. И еще власть.
Макс унаследовал от отца не только деньги и способности к языкам. Курт передал ему свою манию подчинять порядку и каталогизировать каждый аспект собственной жизни. Впрочем, Макс получил в наследство и гораздо менее эфемерные вещи: ему достались архивы отца, которые тот называл «Der Wunderkasten», что в переводе означает «Волшебные ящики».
Всего их насчитывалось пятьсот штук. В каждом лежала тысяча карточек размером три на пять дюймов с аккуратно напечатанными зашифрованными словами (примерно сто пятьдесят слов на каждой карточке), в которых содержались данные из личных архивов Гелена касательно агентов и операций от Владивостока до Москвы и от Ленинграда до Одессы.
Изначально они создавались в качестве копий оригиналов на случай пожара или еще какой-нибудь катастрофы, но в конечном итоге стали билетом, позволившим его владельцу бежать от ужасов конца войны. Собственные копии архива Гелена были эвакуированы на трех грузовиках «Организации Гелена», когда она бежала в Мисбах. Курт Кесслер, раньше Гелена понявший, что гитлеровская Германия потерпела поражение в войне, попросил приятелей из разведывательного управления люфтваффе переснять полмиллиона карточек на пленку в одной из оставшихся кинолабораторий «УФА» в Берлине. Их тайно вывезли из Германии в трех больших бобинах, без труда поместившихся в один чемодан.
Использовав пленки отца в качестве основы для собственной коллекции и разместив их в громадном бомбоубежище на случай атомной войны, которое Джек Кеннеди тайно построил в подвале дома на N-стрит, Макс Кесслер добавил к отцовскому наследству свои досье. За первые десять лет он удвоил размеры доставшегося ему архива, за следующие десять число досье выросло в четыре раза.
С появлением компьютеров в мире Макса Кесслера ничего не изменилось. Он печатал каждую карточку на надежной пишущей машинке «Ай-би-эм икзекьютив», а ленты после использования уничтожал в камине гостиной. В 1990 году Макс купил камеру фирмы «Кодак» для съемки микрофиш, установил ее в подвале и начал медленно и целенаправленно переносить свои досье с карточек на пленку, как до него это сделал его отец.
С тех пор он хранил карточки только за последние пять лет, а остальное отправлял в архив. Макс Кесслер не держал в доме шифр, который использовал для перенесения информации на карточки. Отдельные картотечные ящики, стоявшие в подвале, все до одного были заперты и находились под сигнализацией. Микрофильмы лежали в огнеупорном сейфе, тоже подключенном к охранной системе. Сам вход в бомбоубежище был замаскирован, закрывался на ключ и контролировался сигнализацией.
В качестве дополнительного элемента эффективного ведения дел Макс Кесслер снимал на пленку чеки, полученные от клиентов, а сами чеки относил в банки, которые постоянно менял, переезжая из штата в штат. Затем он переводил деньги в швейцарский банк, по его мнению остававшийся самым надежным, несмотря на недавние проблемы в связи со счетами, относившимися к холокосту. Отец Макса открыл счет в женевском банке «Баэр и Сай» в 1945 году, то есть когда Макс родился. И у них ни разу не возникло никаких проблем, и они ни разу не столкнулись с бестактностью или неблагоразумием служащих. Старший Кесслер вел свои дела напрямую с Джозефом Баэром, Макс — с его сыном Фрицем.
Для Макса доверие было ругательным словом. На восточной и западной стенах дома имелось только по одному чердачному окну, и оба были затянуты поляризационной пленкой. Улица, на которую выходила задняя стена, заканчивалась тупиком, и Макс распорядился установить там инфракрасные камеры. Каждый день он проверял свой дом на предмет электронных жучков, а также установил на внешних стенах шесть цифровых камер наблюдения. И даже не рассматривал возможность использования мобильного телефона или «электронного помощника».
Один из университетских преподавателей Макса как-то раз сказал своему коллеге по поводу эссе, написанного аккуратным почерком с крошечными буковками, что это произведение асоциального противника технического прогресса. Сокурсники по большей части считали Макса чудаком и старались держаться от него подальше.
В этот конкретный день Макс отправился на ланч в «Леопольд», маленькое кафе-ресторан, расположившееся во дворе неподалеку от Кадис-элли, узкой пешеходной улочки рядом с М-стрит. Он заказал то, что обычно ел днем: мидии в белом вине с приправленным зеленью картофелем, шоколадный мусс с ореховым мороженым и немецкий кофе с вишневым бренди, сахаром и взбитыми сливками — единственная ситуация, когда он употреблял спиртное в каком бы то ни было виде.
Без пяти два Макс Кесслер завершил трапезу, заплатил, оставив полагающиеся чаевые, и прошел по Кадис-элли до М-стрит. Ровно в два часа дня черный «линкольн таун кар» проехал по М-стрит на запад и остановился у тротуара около Кесслера. Макс открыл заднюю дверцу и уселся на черное кожаное сиденье.
— Третий участок, — сказал он, и машина покатила вперед.
Третьим участком была парковая скамейка на Национальной аллее перед Музеем естественной истории, прямо напротив Смитсоновского института. Чтобы попасть туда, требовалось проделать сложные маневры по лабиринту вашингтонских улиц с односторонним движением. Машина остановилась перед музеем со стороны Мэдисон-драйв, Кесслер перешел на другую сторону и свернул на широкую дорожку, усыпанную гравием. Как обычно, трава в аллее была пятнистой, коричневой оттого, что за ней никто не ухаживал, и сожженной солнцем, собачьими экскрементами и мочой, не говоря уже о мусоре, что, в общем, было неудивительно после одиннадцатого сентября, когда городские власти убрали все урны, посчитав их потенциальными целями для орд смуглых террористов.
