Игорь Бондаренко - Красные пианисты
Хайльман работал с главным специалистом службы радиоперехвата обер-лейтенантом Фауком. Приятелем Фаука был Траксль. Альфред Траксль дружил также с Хайльманом. Однажды он рассказал Хайльману, каких успехов добился его друг Фаук в розыске «пианиста». Хайльман, узнав об опасности, грозившей Коппи, а следовательно Бойзену, решил немедленно его предупредить. Он позвонил Шульце-Бойзену, но тот уехал в Ютеборг. Хайльман оставил свой служебный телефон домашней работнице и попросил передать обер-лейтенанту, что он ждет его звонка «по срочному делу».
Хайльман знал, что он нарушил инструкцию. Даже сообщение номера телефона секретного учреждения любому постороннему лицу, в каком бы чине он ни был, серьезное должностное преступление. Но его желание как можно скорее предупредить, а следовательно, спасти Бойзена, одержало верх.
Ответного звонка не последовало. Тогда Хайльман решил сам пойти на Альтенбургераллее. Дверь ему открыла Либертас. Они прошли в дом. И он, взволнованный, рассказал ей о том, что узнал.
Долгожданный звонок раздался в ночь на 30 августа. Трубку взял обер-лейтенант Фаук. Шульце-Бойзен назвал себя.
— Простите, я не расслышал? — переспросил Фаук.
— Хорро… Шульце-Бойзен! — Именно так он произнес: не Харро, а Хорро… У Фаука испариной покрылся лоб. Несколько радиограмм, расшифрованных им, были подписаны Х о р р о!..
Обер-лейтенант Фаук тотчас же доложил о своих подозрениях штурмбанфюреру Копкову. (Беккерт уже лежал в больнице.)
Копков вызвал комиссара Штрюбинга. Колесо завертелось.
Шульце-Бойзена арестовали прямо в штабе, где он работал.
Уже в середине октября начальник гестапо Мюллер решил, что дело закончено, и предложил Гиммлеру передать дело в суд. Гиммлер вместе с Шелленбергом поехали в ставку фюрера под Винницу.
— Большевики должны быть уничтожены в наших рядах раз и навсегда. И никакой пощады, слышите, Генрих, никакой! — прокричал Гитлер.
Гиммлер надеялся, что фюрер ему поручит руководить процессом, но он назначил Геринга.
Командный вагон Геринга в это время находился под Винницей. По приказанию рейхсмаршала туда прибыл советник военно-юридической комиссии Манфред Редер, который выдвинулся после расследования дела о самоубийстве в сорок первом году заместителя Геринга генерала Удета.
Геринг поручил ведение процесса Редеру. Сам же, как верховный судья, руководил процессом. Гитлер оставил за собой право утверждения важнейших приговоров.
16 декабря слушалось дело главной группы заключенных.
Приговоры поступили в имперскую военную прокуратуру 21 декабря.
Начальник тюрьмы Берлин-Плётцензее получил приказ срочно подготовить все необходимое для казни одиннадцати особо важных государственных преступников. До сих пор в Плётцензее приговоренных к смерти отправляли на гильотину.
В тюремном дворе срочно соорудили виселицу с восемью крюками.
24 декабря начинался традиционный запрет на казни, который заканчивался 6 января. Шеф военной прокуратуры болел, а без его подписи приговоры не могли быть приведены в исполнение.
Когда Гитлеру доложили об этом, он сказал, что знать ничего не хочет: преступники должны быть казнены немедленно!
Главу имперской военной прокуратуры подняли с постели, и тот дрожащей от слабости рукой поставил свою подпись на одиннадцати бумагах.
Вечером 21 декабря приговоренных привезли в Плётцензее. Каждому разрешалось написать прощальное письмо.
В последнем письме к родителям, копия которого попала к Шелленбергу, Шульце-Бойзен писал:
«Эта смерть мне подходит. Каким-то образом я все время предчувствовал ее. Все, что я совершил, я делал по велению своего разума, сердца и в соответствии с убеждениями».
22 декабря их казнили.
Шульце-Бойзен на эшафот взошел молча, а Харнак, как передавали Шелленбергу, перед смертью выкрикнул: «Я ни о чем не сожалею! Я умираю убежденным коммунистом!»
19 января слушалось дело очередной партии заключенных из группы Шульце-Бойзена — Харнака. К смерти приговорили балерину Оду Шоттмюллер, Ганса Генриха Куммерова и его жену Ингеборг.
Прошло уже несколько месяцев после приговора, но он еще не приведен в исполнение. Шелленберг знал, что палачи медлили не по своей воле. Казнь отсрочили по приказу Кальтенбруннера, который надеялся что-либо выпытать у этих людей. Такая надежда у него появилась, когда в конце января тюремщики перехватили записки Куммерова, которые тот пытался тайно передать на волю. Шелленберг прочитал эти записки. Они были весьма любопытны и помогли бригадефюреру лучше понять «психологический механизм» людей «Красной капеллы».
«Выражение и понятие «шпион», «шпионаж» в обычном смысле не отражают сущности моего поведения, как и тысяч других людей, уже с 1918 года, — писал Куммеров. — Это поведение, позиция, образ действий органически возникли в коммунистических и сочувствующих им кругах с тех пор, как коммунистическое мировоззрение нашло свою родину в России. Речь шла о том, чтобы содействовать ее техническому развитию и оснастить в военном отношении для защиты от соседей, откровенно алчно взиравших на эту богатую, перспективную страну, население которой составляли замечательные, идеальные по своему мировоззрению люди, но еще слабые в области техники. С этой целью их друзья во всем мире помогали русским единомышленникам делом и советом, передавая все необходимые им знания.
Все мы знали, что они никогда не будут использованы против миролюбивых народов (например, наших собственных), а послужат только для обороны, что является морально оправданным…»
Кроме этих записок, гестаповцам ничего не удалось получить от Ганса Куммерова. Стоял уже апрель, а он по-прежнему томился в тюрьме в ожидании казни. Не была казнена еще и Ода Шоттмюллер[24].
Еще не были закончены казни по делу «Красной капеллы», а уже начались аресты в ведомстве Канариса. Конечно, люди из окружения Канариса совсем не похожи на людей Харнака и Шульце-Бойзена. Бывший прокурор Гамбурга Донаньи и его сообщники ориентируются на Запад. Больше того, они противники большевиков. Но в целом это не меняет дела: Германию разъедает ржа… И будут еще новые разоблачения, новые аресты…
Что, если Гитлер узнает о тайных попытках Шелленберга установить контакт с Даллесом?
На очередном ежемесячном обеде с генералами СС фюрер неожиданно поднял бокал с минеральной водой за здоровье «нашего прошвейцарского генерала» и выразительно посмотрел на Шелленберга. Все присутствующие тоже как по команде повернули головы в сторону бригадефюрера. Шелленберг невольно покраснел. У него бешено заколотилось сердце. Откуда эта информация? Если от Генриха — все хорошо, но если от Кальтенбруннера?.. От этой «гориллы», как про себя называл шефа службы безопасности Шелленберг, можно было ожидать всякой пакости. Но на бледных, бескровных губах Гитлера приклеилась вялая, но не злобная улыбка. Шелленберг понял, что это реплика со слов Гиммлера. Значит, все в порядке! Шелленберг вскочил. Надо было выразить верноподданнические чувства.
