Рафаэль Сабатини - ПСЫ ГОСПОДНИ
В заключение Фрей Хуан заметил, что редкая, удивительная красота, какой одарена эта женщина, и раньше, случалось, доводила мужчин до сумасбродства.
Кардинал Кирога, высокий, красивый, сильный человек пятидесяти лет, очень импозантный в своей пурпурной мантии, задумчиво сжимал и разжимал резные подлокотники кресла. У кардинала были очень красивые руки, поговаривали, что он, желая подольше сохранить кожу свежей и молодой, спал в перчатках, смазанных изнутри овечьим жиром. Он смотрел на высокого доминиканца, стоявшего перед ним в черно-белом одеянии; черты его лица свидетельствовали о самоотречении. Он тоже был задумчив.
– Я понимаю, в чем тут загвоздка, – медленно произнес кардинал. – Я догадывался о ней и раньше, собственно, из-за нее-то я вас и вызвал. То, что вы рассказали, лишь все усложняет. Вы можете что-нибудь посоветовать?
Они взглянули друг другу в глаза. Фрей Хуан слегка пожал плечами в знак беспомощности.
– Я ищу путь, чтоб исполнить свой долг. Мне представляется, надо отказаться от обвинения в колдовстве, поскольку мы не располагаем неопровержимыми доказательствами. И обвиняемая, и ваш племянник заявляют, что все дело о колдовстве сфабриковано: мы, якобы, хотим тем самым спасти дона Педро от расплаты за убийство служителя инквизиции.
– Если это неправда, почему вы так взволнованы?
– У обвиняемой есть основания так думать, если она действительно невиновна в колдовстве, – вот что меня беспокоит. Остается обвинение в ереси, и потому она понесет наказание. Мне бы хотелось обратить ее в Истинную веру и спасти ее душу, только о каком спасении может идти речь? Мы дискредитированы в глазах этой женщины. Она полагает, что нами движут недостойные мирские побуждения.
Кардинал кивнул.
– Вы глубоко вникаете в дело, Фрей Хуан.
– Это мой долг, ваше высокопреосвященство.
– Но если мы откажемся от обвинения в колдовстве, что станется с моим племянником? Он совершил святотатство, не считая других прегрешений. Потребуется суровое искупление. Жизнь дона Педро под угрозой, если мы не докажем: ответственность за его действия несет кто-то другой.
Фрей Хуан посуровел.
– Значит, мы совершим правонарушение, в котором эта женщина уже обвинила нас? – воскликнул он.
Кардинал поднялся. Теперь он стоял вровень с Фреем Хуаном, глядя ему прямо в лицо. Скулы доминиканца вспыхнули, в глазах появился злой огонек.
– Как вы смеете делать подобное заключение? – возмущенно заявил он. – Разве я произнес бы эти слова, будь я уверен, что мой племянник виновен? Разве каждый его поступок в прошлом не дает мне права полагать: не мог он совершить злодеяние намеренно, а возможно, и впрямь был околдован? Я в это, говоря по совести, верю, – подчеркнул кардинал. – Но если мы не в состоянии убедительно доказать: да, она колдунья, означает ли это, что наш долг – обречь дона Педро на бесславие, смерть и конфискацию имущества?
Даже если Фрей Хуан по-прежнему сомневался в искренности кардинала, в его беспристрастии, он из сострадания был готов поверить, что любовь к племяннику побуждает кардинала счесть свои предположения убеждением.
Дилемма была ему ясна, но тем не менее, Фрей Хуан лишь вкратце напомнил кардиналу суть дела.
– Обвиняемая признает факты, на которых Фрей Луис построил свое обвинение. Но она не соглашается с выводами, сделанными Фреем Луисом из этих фактов, и небезуспешно их оспаривает. Выводы, несомненно, убедительны, правдоподобны, хорошо обоснованы. Но поскольку они никем, кроме доносчика, не подтверждаются, мы не вправе обвинить ее в колдовстве. И я не представляю, где можно получить нужное нам подтверждение, – мрачно добавил доминиканец.
– Где? Да у самой обвиняемой! – воскликнул кардинал тоном человека, утверждающего очевидное.
Фрей Хуан покачал головой.
– Она не сдастся, в этом я уверен.
Кирога снова посмотрел ему прямо в лицо, и глаза его сузились.
– Но вы еще не приступали к дознанию, – мягко напомнил он.
Фрей Хуан воздел руки к небу.
– Если я и не прибег к дознанию, – сказал он с раскаянием в голосе, – несмотря на то, что члены трибунала подталкивали меня к этому, то только потому, что был твердо убежден в его тщетности.
– Тщетности?
Удивление кардинала было красноречивее слов. На лице доминиканца мелькнула грустная улыбка.
– Вы не видели этой женщины, ваше высокопреосвященство. У вас не было возможности убедиться в силе ее духа, несгибаемости, решительности. Если правда дает ей силу, – а это вполне возможно в деле о колдовстве – то как бы палачи ни терзали ее, я не верю, что они вырвут у нее признание. Я долго размышлял об этом, ваше высокопреосвященство. Моя работа дала мне какое-то знание человеческой природы. В некоторых мужчинах и женщинах экзальтация вызывает отрешенность духа, и они не ощущают собственной плоти, а потому не чувствуют боли. Мне кажется, обвиняемая из этой породы. Если она невиновна в колдовстве, осознание своей невиновности приведет ее в состояние экзальтации. – Доминиканец помедлил, потом заключил. – Если мы не откажемся от обвинения в колдовстве, нам, вероятно, придется прибегнуть к пыткам. Но если мы потерпим неудачу, в каком положении окажется дон Педро де Мендоса?
Генеральный инквизитор тяжело опустился в кресло. Голова его поникла, и он прошептал сквозь стиснутые зубы:
– Черт бы побрал дурака, сам себя выставил в таком виде, – и добавил с еще большей горячностью. – И черт бы побрал этого Фрея Луиса Сальседо: мог бы и не проявлять излишнего рвения.
– Фрей Луис действовал в меру своих возможностей и руководствовался лишь чувством долга. Он в своем праве, ваше высокопреосвященство.
– Но все же он действовал опрометчиво. Вы все поняли, вас беспокоит эта история. Не следовало предъявлять подобное обвинение, не посоветовавшись со мной. Обвинение в колдовстве всегда трудно доказуемо.
– Но если бы мы не предъявили ей этого обвинения, как выглядело бы дело дона Педро?
Кардинал поднял руки и с силой хлопнул ими по подлокотникам.
– Да, да, вот так мы и раскачиваемся, вроде маятника, – туда, сюда. Замкнутый круг. Либо мы осудим англичанку за то, что она околдовала моего племянника, либо дон Педро виновен в преступлении, за которое инквизиция карает смертью с конфискацией имущества. А вы мне толкуете, что женщину нельзя обвинить в колдовстве.
– Это мое твердое убеждение.
Кардинал медленно встал. Глубокая морщина залегла у него на переносице, красивые, широко поставленные глаза были задумчивы. Он медленно прошелся взад и вперед по комнате, уронив голову на грудь; некоторое время слышался лишь тихий звук его шагов по деревянному мозаичному полу да шорох пурпурной шелковой мантии.
