Богдан Сушинский - Черный легион
— Кто — они?
— Немцы, в Христа мать и двенадцать апостолов.
Курбатов незаметно взглянул на Тирбаха, словно ответ на этот вопрос должен был знать он.
— Почему решили, что вас нашли немцы? — осмелился вмешаться подпоручик.
— Баба, которую они прислали сюда, была, конечно, русской. Смазливая хреновка. Но вышли-то на нее немцы. Не ко времени я вам всем понадобился, прямо скажу, не ко времени.
— Не ройте себе могилу, Перс. Те, к кому не ко времени появляются, — не ко времени уходят. В нашем деле только так.
66
Курбатов прошелся по комнате, заглянул в соседнюю и, убедившись, что там никого нет, по-хозяйски уселся за стол, мановением руки приглашая Перса и Тирбаха последовать его примеру.
Перс на несколько минут исчез в соседней комнате и вернулся к столу уже с запиской в руке.
— Вот: это она просила передать. И сказала, что твоего ответа и твоих действий ждут в Берлине. Тобой там заинтересовались высокие чины.
«Легионер, — прочел Курбатов, развернув записку. — Понимаю, что рискую собой и вами. Но иного способа перехватить вас не существует. Это понимают и в Берлине, и в Харбине. В Бузу-луке, у входа на старое городское кладбище, сидит нищий в тельняшке. Вы должны подойти к нему в час пятнадцать минут дня. Пожертвовать рубль и сказать: «Я — от Перса. Помолись за князя». Нищий объяснит, где вас будет ждать человек, от которого получите все дальнейшие инструкции. Персу передайте все, что хотите передать своим. С ним свяжутся. Фельдшер».
«Фельдшер? — удивился Курбатов. — Это же Алина! Значит, жива! Господи, жива! Сумела добраться».
Он счастливо рассмеялся, чем вызвал мрачную, недоверчивую ухмылку Перса. Лицо его, грудь, голова, руки — все было покрыто короткой курчавой порослью, превращая Перса в некое подобие «черного человека»— мрачного, загадочного и уж, конечно, чернокнижного. Смеясь, он оскаливал крепкие белые зубы, похожие на клыки лесного человека, о котором столько всяческих легенд ходило на русском Дальнем Востоке и в Маньчжурии.
— Записку вам привезла сама эта женщина, Фельдшер?
— Очень красивая хреновка, — только сейчас Курбатов заметил, что Перс говорил с легким восточным акцентом. Похоже, что когда он вспоминал о женщинах, акцент усиливался.
— Сколько она пробыла у вас?
— Почти двое суток, — Перс насмешливо, вызывающе смотрел на Курбатова. Был этот человек, по всей вероятности, недюжинной силы и такой же наглости. А потому не из трусливых. — Предлагал ей остаться.
«Еще немного — и мы бы свиделись, — с тоской подумал князь. — Не судьба».
Он вновь окинул взглядом хижину Перса. Изнутри она представлялась не такой уж ветхой и убогой, как могло показаться, когда глядишь на нее снаружи. Тем не менее бедность обстановки была очевидной.
— Вы предлагали ей остаться. И что же?
Перс подергал свисающую с правого уха золотую серьгу и вновь оскалил не тронутые временем и тленом клыки кровожадного самца.
— Я понял, о чем ты подумал, когда осматривал мой караван-сарай, князь. Князь… — повторил он, хитровато со-щурясь.
— Не столько караван, сколько сарай.
— Так это та женщина, которую мы, князь?.. — вмешался Тирбах, уловив тот момент, когда словесная дуэль вот-вот должна была завершиться схваткой.
— Она, барон. Красным Алина попалась с фальшивыми документами. Настоящие остались в Саратове. А добралась к себе, благодаря справке с места жительства, которую добыл для нее у проезжей колхозницы вор в законе поручик Рад-чук.
Перс согнал с лица ухмылку и внимательно прислушивался, не понимая толком, о чем они говорят. Воспоминаниями о своем аресте Фельдшер с ним не делилась. Но и так становилось ясно, что Курбатова и Алину связывают особые отношения.
Князь тоже не был предрасположен к воспоминаниям. Но не вспомнить Алину он не мог. После похищения из-под ареста девушка пробыла с ними всего один день. Прежде чем убить машинистов и пустить эшелон под откос, они сумели воспользоваться справкой, которую Радчук выкрал у какой-то приглянувшейся и подсевшей к нему в вагон молодки, и отправили Алину проходящим пассажирским поездом. Их бродячая жизнь оказалась явно не для нее, несмотря на то что в разведшколе ее готовили ко всему, в том числе и к жизни в подполье. Теперь Курбатов мог сказать себе, что отправили они Фельдшера очень вовремя.
— Как думаешь, князь, — вдруг спросил Перс, — что затевают немцы, пытаясь стреножить тебя и твоих людей?
— Это нужно вам или вашему начальнику из НКВД? — упредил ответ подполковника Тирбах.
— Я действительно работаю на НКВД, — спокойно возразил Перс. — Иначе вряд ли удержался бы здесь, давно загребли бы на фронт. Или расстреляли. Как бывшего унтер-офицера. Но когда ваши вербовали меня, они прекрасно знали, с кем имеют дело.
— У нас нет оснований не доверять вам, — суховато проворчал Курбатов, не желая, однако, отвечать на вопрос Перса.
— Еще бы, в Христа мать и двенадцать апостолов. «Не доверять». Кстати, сколько у нас с вами людей, князь?
Курбатов взглянул на синий квадрат окошка и отмолчался.
— Я к тому, что вряд ли сумею накормить вас всех.
— На пропитание мы привыкли добывать себе сами, — поднялся Курбатов из-за стола, на котором до сих пор не появилось ни крошки.
Фройнштаг сняла телефонную трубку, ясно осознавая, что не готова ни говорить, ни тем более — встречаться со Скор-цени. Телефон взбунтовался как раз в ту минуту, когда она буквально провалилась в небытие, уже не имеющее ничего общего с обычным человеческим сном. Девушке казалось, что она находится на той крайней грани душевного истощения, за которой законы земного бытия уже не властны.
«Возможно, так чувствует себя женщина, оказываясь у двери газовой камеры, — нашептывал чей-то вкрадчивый голос. — Все те, кого ты отправила туда…»
— Унтерштурмфюрер Фройнштаг?
— Слушаю вас. — Самой Лилии прислушиваться к собственному голосу не хотелось. После всего, что происходило с ней в эту ночь, у Фройнштаг вдруг возникло неистребимое желание раздвоиться и хотя бы какое-то время побыть, просуществовать независимо от той эсэсовки в черном мундире, которую видит сейчас в настенном зеркале. Один день прожить просто Лилией Фройнштаг, бывшей воспитанницей мюнхенского приюта для сирот, не имеющей ничего общего с командиром взвода охраны концлагеря Нордхаузен-13.
— Здесь оберштурмфюрер Родль. Как вы себя чувствуете, Фройнштаг?
— Родль? — механически переспросила Лилия. — «Ах, это Родль… Родль, а не Гардер. Адъютант Скорцени», — мучительно признавала того, кто так некстати вернул ее из блаженного забытья. — Я все еще чувствую себя, оберштурмфюрер, все еще чувствую…
