Сергей Песецкий - Любовник Большой Медведицы
Матей Щура пригласил: приходи, мол, когда время свободное выпадет. Я пошел Щура проводить. По дороге он рассказал мне местечковые новости. Остановились мы возле леса. Еще больше часа там разговаривали, курили. Щур мне подмигнул заговорщицки:
— Ладные у тебя там шмары! Сдобные девахи!
— Так, так…
— Ты б подвалил к которой — веселей будет.
— Да ни к месту как-то…
— Так ты сделай, чтоб к месту… Девки-то аж пищат. Прям огнем горят. Аж ногами стучат, а ты мух ловишь. Подумают: инвалид какой!
Распрощались мы. Щур пошел быстро дорогой к тракту, а я вернулся на хутор. Застал всех за столом. Долго еще разговаривали, смеялись, вспоминая шутки и рассказы Щура.
Один из братьев взял балалайку и принялся наигрывать. Но в его руках инструмент снова стал обычной бренчалкой.
Щуровы слова про девчат возбудили мой интерес. Начал внимательно и по-другому, чем раньше, рассматривать их. И чем дальше, тем больше мне они нравились. Красивые карие глаза у них, а белки проблескивают синевой. Оттеняют их густые длинные ресницы. Рты небольшие, красивой формы, розовые щеки, чудесные крепкие зубы. И фигуры, должно быть, роскошные. Смотрю все с большим интересом. И они это чувствуют. Начали кокетничать: хотят мне понравиться. Но как же они все-таки похожи друг на дружку! Даже разница лет незаметна.
Тем вечером поздно пошли мы спать.
Снились мне «Ваньки-встаньки». Были у них карие глаза с синеватыми белками. Кланялись смешно, шевелили щеками.
2
Незадолго до праздника Рождества Господня братья Доврильчуки стали готовиться к походу за границу. Матей с Василем привезли много товара из местечка — на несколько носок. Товар недорогой: мужские и женские свитера, шали, чулки, обувная кожа-хром и подошвенная. Но зарабатывали на таком товаре много: спрос на него в Советах был большой.
Упаковали товар и собрали пять носок. В дорогу собрались три брата, я и Кася. Ее брать не хотели, но она заупрямилась. Уже ведь не раз носила с братьями контрабанду. В конце концов, Матей ей разрешил. Осталось только дождаться погоды.
Через несколько дней начало слегка мести.
— Если снеговей до вечера не утихнет, пойдем сегодня, — сказал мне Василь.
— Точно не утихнет, — отвечаю ему.
В самом деле, метель не только не утихла, но усилилась. Незадолго до сумерек я выскочил за ворота, увидел мутную колыхающуюся тучу снега, прячущую все вокруг. Леса в двухстах шагах не было видно вовсе. Замерзнув, вернулся в избу. А там уже готовили для нас ужин.
За едой царил важный, почти праздничный настрой. За столом сидела вся семья. Выпили по рюмке водки на разогрев и на удачу. Потом засобирались в дорогу. Братья и Кася одели толстые суконные домашней выделки белые штаны, крашенные в белый цвет кожухи, на головы — шапки из отборного белого каракуля, какие носили солдаты царской армии зимой. Такие же кожух и шапку принес для меня из чулана Матей. Очень удобная была одежда — легкая, теплая и на снегу в ней незаметно.
Братья и Кася попрощались с остающейся дома родней. Я тоже решил попрощаться, вслед за ними. Пожал сильные ладони Матея, Ганны и их дочек.
— Дай Бог счастья! — говорили мне все.
За сараем вышли в поле и нырнули в снежную круговерть. Василь шел первым, за ним — Симон. Кася третья, за ней — я, Игнат замыкал. Я на ходу держал правую руку за пазухой, на рукоятке заряженного парабеллума. Его купил для меня Щур, мое оружие забрала полиция, когда арестовала у Калишанок. В левом кармане кожуха лежали пять запасных магазинов и фонарик.
Мы долго шли полем в нескольких десятках шагов от леса. Потом зашли в лес и пошли, петляя между высокими соснами. По поведению Василя — по особенной его осторожности — я заключил: граница близко. Шли теперь медленнее, останавливаясь время от времени.
Метель не унималась. Я едва видел идущую впереди меня Касю. Белизна кожуха и шапки сливалась с белизной снега, и впереди себя, внизу, я видел только темное мелькающее пятно девичьей юбки… На ногах у нас были длинные белые сапоги, их тоже нельзя было отличить от снежного фона.
Вышли из леса. Перед нами вьются клубы летящего снега. Стоим на краю приграничной просеки. Кася расстегивает кожух и заправляет юбку в белые штаны, одетые под ней. Теперь нас никак не разглядеть на снежном фоне. Когда стоим неподвижно, нас трудно разглядеть даже в упор.
Идем вперед. Теперь мне приходится держаться очень близко от идущей впереди дивчины. Сквозь метель тянутся неровные и, кажется, движущиеся нити — колючая проволока. Думаю: как же мы через них переберемся? Нет у нас ни матов, ни жердей, ни ножниц. Но Василь идет уверенно вперед, и вскоре изгородь кончается, мы оставляем ее по правую руку.
Заходим в лес по другую сторону границы. Метель усердно, торопливо заметает наши следы — две длинные глубокие борозды. Через час тут снова станет ровно и гладко.
В лесу тихо. Движемся, как призраки, без дороги, скользим меж огромными стволами, минуем снежные кучи кустов. Пробираемся через сугробы, валимся в укрытые снегом ложбины.
Снова выходим в поле. Я не различаю ничего вокруг. Только чувствую, вверх идем по склону или вниз. Наползает на меня сонливость. Одинаковость движений усыпляет, будто колыбельная. Уже автоматически, полусознательно, слежу за мелькающей впереди спиной дивчины. Отличаю ее лишь потому, что она — мерно подрагивающее белое пятно на неподвижном белом фоне. Среди пятна этого различается чуть более темный прямоугольник носки, все движущийся и движущийся вперед.
Воображению моему открываются разные образы, вижу множество людей. Говорю с ними и, не замечая того вовсе, бреду вперед.
Чувствую себя в полной безопасности. Идем очень осторожно, но ничем практически не рискуя. Укрывает нас метель, прячут белые одежды, проводник уверенный, местность знает досконально — проводит без сучка и задоринки, дело легкое. А если и случится что, так отскочил на пару шагов вбок — и навсегда сбил погоню со следа. К тому же в кармане у меня парабеллум — машина надежная, безотказная.
К полуночи подходим к большому сараю. Становимся в затишке под стеной. Где-то слева забрехал пес. Почуял нас, с наветренной стороны он. Братья переговариваются шепотом, Кася снимает носку с плеч, вытягивает юбку из штанов и идет вдоль стены сарая. Скрывается за углом. Возвращается минут через пятнадцать.
— Сказали в стодолу идти. У них спокойно. Дядя сейчас придет.
Обходим сарай и оказываемся перед большими воротами. Кася отмыкает принесенным ключом большой замок и медленно отодвигает засов. Заходим внутрь. Окутывает меня тишина, темнота, тепло. Скидываем носки с плеч. Братья остаются внизу, а я забираюсь на сеновал. Делаю в сухом ароматном сене глубокую нору и прячусь в нее. Закутываюсь в кожух. Мне мягко и тепло. Глаза слипаются. Слышу: заходит кто-то в сарай. Долго разговаривают вполголоса. Затем двери сарая замыкаются снова. Братья тоже залазят на сеновал и принимаются укладываться. Однако нор не делают. Василь устраивается неподалеку от меня.
