Александр Дюма - Людовик XV и его эпоха
Вскоре потом Лалли сделался командиром полка, носившего его имя. В 1740 году, имея от роду тридцать восемь лет, он был произведен в генерал-лейтенанты: в 1745 году он отличился в сражении при Фонтенуа; наконец, в 1756 году король назначил его губернатором французских владений в Индии.
Лалли был человек храбрый и сведущий в военном деле. Он прибыл в этот Старый Свет с ненавистью к англичанам и с любовью к славе. Он начал тем, что одержал победу. Спустя тридцать восемь дней после его прибытия в Индию ни одного красного мундира (т.е. англичан) не оставалось уже на всем Коромандельском берегу. Взятие Гонделура и Сен-Давида вскружило ему голову; он захотел идти далее, несмотря на неблагоприятное время года, несмотря на недостаток вспомогательных средств, несмотря на противоположное мнение своих генералов. Безрассудная отважность составляла его силу; он понадеялся на нее и пошел на Танжаур. Англичане дали ему идти вперед, сами же воротились назад, одержали над одним из его генералов победу при Ориксе и взяли город Мазулипатнам.
В продолжение этого времени Лалли осадил Мадрас и взял его приступом.
С давнего уже времени войскам не платили жалованья, и они терпели большую во всем нужду. Во избежание беспорядков главнокомандующий принужден был дозволить своим солдатам снабжать себя ост-индскими деньгами. Частные дома, публичные здания, храмы, молельни – все было ими разграблено. Ужасные бесчинства совершались повсюду; хорошо было, по крайней мере, то, что солдат, пресыщенный развратом и добычей, и офицер, прибывший бедным и сделавшийся вдруг богатым, молчали и не роптали.
К несчастью, один только город Мадрас находился во власти французов. Укрепления же принадлежали все еще англичанам. Лалли приказал отрыть траншею и сильно атаковал форт Георгий; но у него недоставало средств к овладению им. Лалли, думавший, что железной энергетической воле должно все уступать и покоряться, всегда вместо убеждения употреблял насилие.
Мало-помалу французы устали быть под командой этого высокомерного ирландца. Служившие по найму, а их было наполовину в армии, согласились на предложения англичан и перешли к ним на службу. Отсюда произошло то, что через месяц после занятия города Мадраса Лалли с бешенством увидел, что невозможно было удержать за собой город, снял осаду укрепления Георгий и отступил к городу Пондишери, который нашел лишенным всех тех вспомогательных средств, которые в это время сделались для него самыми необходимыми, т.е. съестных припасов, людей и денег.
Эскадра французская, охранявшая этот пункт с самого начала войны, была атакована английским флотом, гораздо более многочисленным, чем французский, и после славного, но бесполезного сражения поплыла к острову Бурбону, так что, войдя в гавань Пондишери, губернатор должен был ограничиться одними своими собственными средствами.
Но и эти собственные его средства вскоре были обращены в ничто бунтом солдат, которые, не имея ничего, кроме того только, что могли награбить в Мадрасе, требовали выдачи им жалованья за все прошедшее время: им должны были за десять месяцев.
Лалли был и во время этого бунта таким же, каким он был всегда, – жестоким и высокомерным. Везде, где он шел против восстания, он его подавлял; но позади пламя, погашенное им, воспламенялось снова, и еще сильнее прежнего.
Среди этих внутренних несогласий англичане осадили Пондишери, отказали ирландскому генералу в капитуляции, на которую, может быть, согласились бы с французским генералом, силой ворвались в город Пондишери и, овладев им, жестоко отомстили за разграбление Мадраса. Лалли был взят в плен со своим штабом и отправлен в Лондон.
Можно себе представить, какую тревогу произвело в Париже это совершенное поражение французских войск! Главный город французских владений в Индии взят, губернатор со своим штабом в плену! После ряда побед, о которых продолжали еще разговаривать, невозможно было сразу постигнуть такого полного поражения.
Лалли имел много врагов при Версальском дворе: несчастье ирландского генерала графа Лалли придало им еще более дерзости. Они ставили под сомнение не только способности губернатора, не только его храбрость, но даже и его честность. По их мнению, эти несчастные экспедиции были следствием того, что губернатор Лалли истратил казенные суммы и, таким образом, не имел чем платить войскам жалованье.
Лалли-Толлендаль услышал эти обвинения, находясь в Лондоне. Гордость его не могла этого снести. Он просил, чтобы его под честное слово отпустили во Францию; эта просьба его была исполнена. Он прибыл во Францию с уверенностью, что ненависть и клевета исчезнут пред его львиным взором; но, как ученый полководец, он очень скоро увидел, что дал неприятелю занять слишком выгодную позицию, чтоб можно было его легко оттуда вытеснить. Тогда Лалли хотел от суда придворных обратиться к правосудию короля. Он просил у Людовика XV как милости, чтоб его посадили в Бастилию, каковая милость была ему немедленно оказана: 1 ноября 1762 года он был заключен в Бастилию.
За три месяца до этого, а именно 3 августа, губернатор и верховный Совет пондишерский представили королю прошение, в котором говорили, «что так как честь их и доброе их имя были чрезвычайно оскорблены обвинениями их графом Лалли-Толлендалем, то они просят у его величества правосудия и суда, который бы оказал им это правосудие». К этому прошению приложена была записка, имевшая целью доказать, «что Совет и несчастная индийская колония были с начала и до конца угнетаемы властью жестокого губернатора Лалли, никогда не знавшего ни правил чести, ни благоразумия, ни даже человеколюбия; что граф Лалли был один ответчиком за все управление и за администрацию компании, как внешнюю, так и внутреннюю, равно как и за все доходы с земель и угодий, которыми она владела; что он был виноват в потере Пондишери, потому что этот город сдался только от недостатка жизненных припасов, между тем как один он, граф Лалли, имел в руках средства снабдить его ими или деньгами, на которые мог бы закупить провиант для войска».
Если бы дело рассматривалось в военном совете, то Лалли, конечно, оправдался бы; но так как хотели его смерти, то производство дела было поручено палатам парламента, которые были соединены для образования судебной палаты.
Мы сказали, что смерти генерала Лалли хотели.
И вот почему ее хотели; вместо одной причины мы приведем три.
Ее хотели:
1) для того чтобы заставить чужестранцев верить, что ирландец изменил французам (измена спасала честь знамени);
2) чтобы удовлетворить старинную ненависть, существовавшую между герцогом Шуазелем и графом Лалли-Толлендалем, назначенным против желания министра губернатором Индии;
3) чтобы погубить в одно и то же время с графом Лалли и Сен-При, родственника его, лангедокского губернатора, которого партия дофина назначала в состав министерства, рано или поздно долженствовавшего заменить министерство Шуазеля. Притом же подобный пример был уже прежде: англичане показали дорогу, отрубив голову адмиралу Бингу.
Ведение судебного дела о графе Лалли-Толлендале поручено было Паскье, советнику верхней палаты.
Сначала Лалли легко мог обмануться в том, какая готовилась ему участь. Для него Бастилия смягчила свои строгости; они ограничивались только одним заключением. Лалли мог прогуливаться, Лалли мог принимать своих друзей, Лалли получил даже позволение иметь при себе своего секретаря.
К несчастью, тюрьма не укротила его жестокого и раздражительного характера! Несчастный секретарь, привязанность которого к графу побудила к доброму делу – разделить его заключение в тюрьме, был худо награжден за эту привязанность. Вспыльчивость графа Лалли начала помрачать рассудок секретаря; он сделался печален, молчалив и беспокоен; и однажды вечером, когда комнатный служитель бросил на черном дворе лоханку, наполненную застывшей кровью, полученной при кровопускании, сделанном тюремным врачом одному из арестантов, несчастный молодой человек, страдая уже сухоткой, испугался при виде этой крови, которую он считал следствием тайной казни. Эта сухотка его вдруг превратилась в помешательство. В нервическом припадке он упал, крича сколько было у него сил:
– Я ничего не сделал!.. Я не виноват!.. Нет!.. Нет!.. Мне не могут отрубить голову за преступления, которых я не совершал!.. Выпустите меня отсюда!.. Выпустите!.. Я хочу свободы.., свободы!..
К несчастью этого секретаря, всякий, в качестве служителя вступавший в Бастилию, мог выйти из нее только в том случае, когда господин его получал свободу или когда он умирал. И потому ему не возвратили свободы, которой он просил. Помешательство между тем усилилось; несчастному молодому человеку беспрестанно мерещился пред глазами эшафот, и его принуждены были перевести в Шарантон. Лалли остался один.
Между тем дело о графе Лалли-Толлендале шло своим порядком, но шло чрезвычайно медленно; свидетели, в которых имелась наибольшая надобность, находились в Мадрасе и Пондишери, т.е. на расстоянии 4000 лье от Франции; судопроизводство не могло поэтому открыться ранее 6 июля 1763 года.
