Коллектив авторов - Граница не знает покоя
Незнакомец, как видно было по выражению его лица, сразу повеселел, когда увидел возле себя шофера. Оба принялись за ужин.
В это время Иван Киналь спешил в самый центр поселка. Увидел освещенные окна в здании районо. Решительно открыв двери, спросил сторожа:
— Можно позвонить по телефону?
Не ожидая ответа, попросил телефонистку:
— Дайте дежурного по погранзаставе. Протяжный гудок, и голос знакомого старшины:
— Вас слушают.
Киналь назвал себя, в двух словах передал суть дела. Старшина ответил:
— Об этом деле знаем, ведем преследование. Большое спасибо, Иван Андреевич, за то, что сообщили. Наши товарищи недалеко от объекта, который нас интересует, все будет в порядке. Еще раз спасибо, Иван Андреевич...
Когда дежурный по заставе сказал Киналю: «Об этом деле знаем, ведем преследование», в этих словах был особый смысл. Менее часа до того, как шофер Мирослав Гуменчик повстречал у границы в снежный буран незнакомца, на заставе прозвучал настойчивый телефонный звонок. Докладывал солдат пограничного наряда комсомолец Буткевич:
— На КСП — след!
В этот непогожий вечер, заступая в наряд, Буткевич был неспокоен. Без перерыва сыпал и сыпал снег, потом злые порывы ветра стали швырять в лицо огромные белые комья. Все скрылось под снежным покровом. Исчезла под ним и КСП, обычно так хорошо отпечатывавшая следы.
Узенькая, вьющая вдоль державного кордона полоска взрыхленной земли — это лакмусовая бумажка, которая всегда покажет след нарушителя. К каким бы ухищрениям тот ни прибегал — то ли засыпал свой след землей, преодолел бы полосу на ходулях или в специальной обуви,— опытный пограничник всегда обнаружит след лазутчика.
Ну, а нынче, когда снег сплошным покровом закрыл все вокруг? В таких случаях пограничнику поможет следовая полоса лишь в часы затишья, когда пурга не заметает следов. Все это и беспокоило Буткевича. Чутко прислушиваясь, солдат шел по дозорной тропе. Снежный вихрь бил в лицо, каждый метр приходилось преодолевать с большим трудом. На границе, казалось, все было спокойно. До смены наряда оставалось не более часа.
— Но что это? Буткевич склонился к самой земле. Ему показалось, что здесь, у стройного явора, полоса имеет необычный вид. Солдат остановился, опустился на коле—пи и засветил электрическим фонариком. Так и есть! Снег еще не успел замести следов, они явственно отпечатались на сугробе. Белые снежинки с каждой минутой все больше и больше засыпали следы; пройдет немного времени, и они исчезнут под снежным покровом.
Стоял двадцатиградусный мороз. Но Буткевич не раздумывал: быстро распоясался, снял шинель и прикрыл ею следы, ведущие в наш тыл. Нарушитель прошел на его участке! Сейчас задача одна — поймать прорвавшегося через государственный рубеж. Поймать, обезвредить или уничтожить врага! Это ясно. Но нельзя оставить без наблюдения и участок заставы, который доверила солдату Родина.
Броситься преследовать врага — значит открыть участок границы, оставить щель для врага. У Буткевича родилось единственно правильное решение — сохранить след, немедленно дать знать на заставу. Тело сковывал мороз. За несколько минут, прошедших с тех пор, как он сбросил с себя шинель, снег облепил гимнастерку. Сильная дрожь лихорадила все тело. Бегом, то и дело спотыкаясь в снежных заметах, Буткевич мчался к хорошо замаскированному телефону. Минуты казались часами, он уже не ощущал холода. Вот и телефонный аппарат.
Докладывает рядовой Буткевич. На КСП — след...
Теперь солдат чаще посматривал в сторону тыла, чем в направлении границы. Как медленно идет время! По вот в белой пелене снежного ливня возникла знакомая фигура инструктора с собакой. Головастая, с широкой грудью, розыскная собака сразу «взяла след».
Бывают подвиги, которые говорят сами за себя. Если бы солдата Буткевича спросили: считает ли он подвигом свершенное им в январский вечер, когда он, не раздумывая, разделся при двадцатиградусном морозе, он сказал бы:
— Я лишь выполнил свой солдатский долг.
Когда начальник заставы, после задержания нарушителя границы, объявлял благодарность Буткевичу, тот ответил кратко, но исчерпывающе:
— Служу Советскому Союзу!
Так же кратко ответил и шофер Мирослав Гуменчик:
— Я сделал то, что велело сердце.
А заготовитель Иван Андреевич Киналь в ответ на слова благодарности начальника заставы сказал:
— Это наше общее дело. Мы, советские люди,— одна семья, большая родня. Мы обязаны охранять наш мирный труд, беречь границы родной страны.
Н ВОЛКОВ
«ВОЗДУХ»!
Дул сильный ветер. Загрохотавшие внезапно где—то вдали громы быстро приближались; раскаты их, усиленные эхом в горных ущельях, раскалывали небо и землю; прорезая все небесное пространство, ослепительно засверкали, заблистали молнии. Из туч ринулись вниз потоки воды. Разразился бурный ливень.
Два пограничника, пробиравшиеся по опушке леса, вскоре промокли до нитки. Дождь хлестал их с остервенелой силой, а пронизывающий северный ветер вызывал во всем теле противный озноб: единственное, что согревало промокших и продрогших пограничников,— это движение по узкой, вязкой лесной тропе и крутой подъем по горному склону.
Старший дозора сержант Павлов бывал в переделках. Не то считая своим долгом подбодрить напарника, рядового первогодка с забавной фамилией Гуляй—Гуленко, не то утешая самого себя, сержант негромко произнес:
— Гуляй, Андрей, держись бодрей!.. Что солдату дождь,— он под свинцовым ливнем бывал! Пристанем тут перед полянкой — всмотреться, да и послушать надо...
Однако осматриваться трудно было. Вспышки молнии освещали окрестности лишь на краткое мгновение, и сразу ночная мгла становилась еще чернее и гуще. Даже силуэты скал, деревьев растворялись в кромешном мраке, будто проваливаясь в бездну.
Трудно было использовать и главное оружие пограничников в ночной темноте — слух. Дождь шел с таким шумом, в ущельях так яростно завывал ветер, так оглушительно гремел гром, что услышать что—либо можно было только в редкие минуты затишья.
Пограничники переходили разлившиеся от дождя ручьи местами вброд — по колено в бурлящей студеной воде. Ноги их грузли в болоте, скользили по крутым скатам, ступали по лесному валежнику. Дозор мужественно преодолевал все трудности.
Сержант Павлов в душе рад был, что и его напарник — первогодок — с честью выходит из испытаний. Не придется краснеть за воспитание.
Наконец грозовой фронт, обминая горные хребты, стал уходить в сторону. Гром рокотал уже в отдалении, дождь был на исходе, но все еще сильно шумел, бил по кустарнику, по оголенным камням скалистого обрыва. Постепенно очищалось небо. Из—за причудливых очертаний, разорванных туч важно выплывала полная луна. Однако послегрозовая ночь была еще полна тревожных шумов.
