Коллектив авторов - Граница не знает покоя
П.ДЕГТЯРЕВ
БОЛЬШАЯ СЕМЬЯ
Дело было закончено.
Следователь предложил подследственному подписать протокол допроса. В голубенькой папке с белой ленточкой завязки — менее десятка страниц, исписанных крупным и метким почерком. На первый взгляд — очень мало. Кажется, что для этого требовалось лишь несколько часов, ну, дели, или два. А ведь он занимался этим делом почти месяц. Если бы застенографировать весь ход допроса, пришлось бы исписать сотни и сотни страниц.
Но здесь, в протоколе допроса, были лишь факты и подтверждение фактов, выдержки из документов, краткая запись очных ставок — самое существенное, необходимое. Чтобы заполнить эти несколько страничек протокола, следователю пришлось немало поработать, поставить подследственного перед лицом неопровержимых улик, выезжать на место совершения преступления, привлечь к работе экспертов...
Сейчас он внимательно следил за выражением лица человека, сидящего против него за столом. Тот внимательно вчитывался в каждую строку своих показаний. Порой губы безмолвно шевелились, словно он прожевывал прочитанное.
Как это бывало у него всегда, следователь не терял интереса к делу, даже когда оно было закончено. Перед его мысленным взором проходили картины жизни человека, углубившегося в чтение протокола... Служба в гестаповских частях во время войны, бегство с родной земли вместе с гитлеровскими палачами, длительное пребывание в лагерях для перемещенных лиц на западе Германии, потом — новые хозяева и новая служба... Новая? Не очень—то новая. Снова кровь невинных людей, ненависть к своим согражданам, к стране, где родился... А затем, после окончания специальной школы, выполнение нескольких «заданий» и, наконец, последнее, которое привело преступника в этот кабинет... История кажется обычной. Но здесь, как и в каждом деле, для следователя было немало нового, оно требовало пристального внимания, упорного труда...
Подследственный, дочитав протокол, расписался на последней странице.
— Все правильно?
— У вас не бывает неправильно,— не то грубо польстил подследственный, не то вложил в эти слова всю ту ненависть, которая привела его на путь тягчайших преступлений против родной страны, против народа, среди которого прошли первые годы его жизни.
Подписав протокол допроса, подследственный с каким—то особым выражением лица смотрел на следователя.
Тот заинтересовался.
— Вы хотите что—то спросить?
— Да.
— Я слушаю.
— Вы задавали мне сотни вопросов, и я отвечал на них искренне...
Следователь внутренне, про себя, улыбнулся: «искренне!» Искренность — вынужденная, вызванная неопровержимыми уликами, фактами, доказательствами. А ведь вначале он все отрицал, строил из себя «дурака», как говорится, упорно разыгрывал малоумного, даже уличенный, пытался извернуться, переложить свою вину на кого—то другого, хитрил, петлял, путал. Но следователь, как ни в чем не бывало, повторил:
— Я вас слушаю.
— Так я говорю: вы задавали мне сотни вопросов, я отвечал на них; разрешите и мне спросить вас.
— Спрашивайте.
— Люди, которые меня задержали, вероятно, очень опытные контрразведчики? Правда?
Следователь внимательно следил за ходом мыслей своего собеседника. Пойманный на горячем, как говорится, изобличенный и уличенный во всех своих преступлениях, он хотел, страстно стремился найти причины своего провала, оправдаться перед самим собою.
Сохраняя безразличное выражение лица, следователь снова улыбнулся про себя. Если б можно, он от всей души рассмеялся бы. Но многолетняя привычка и неписанная этика следствия не позволяли этого. Он лишь сказал:
— Вас задержали шофер и заготовитель сельпо. Никакого прямого отношения к органам госбезопасности они не имеют.
...В этот январский вечер шофер районного дорожного отдела Мирослав Владимирович Гуманчик позднее обычного возвращался домой. Весь день шел снег, и ему пришлось немало повозиться, чтобы доставить груз — огромные бревна для нового моста — на место. Дорогу занесло снегом, приходилось часто останавливать машину, расчищать путь лопатой. Потом «забарахлил» всегда безотказный мотор. Руки не слушались на морозе.
Но все это осталось позади. Хорошо, что успел до ночи доставить груз! Как сильно разыгралась непогода! Мирослав шел к дому, подавшись всем корпусом вперед. Сильный ветер с гор швырял в лицо снег, слепил глаза. С каждой минутой порывы ветра становились все сильнее.
Хорошо, очень хорошо, что он добрался домой! Мирослав следил за хоженной сотни раз дорогой. При таком буране не трудно и с пути сбиться. А тут рядом, в нескольких шагах, государственная граница. Можно и на проволоку напороться, и пограничникам хлопот натворить.
Каким—то особым чувством, рожденным скорее инстинктом, чем уверенностью, он выбирал свой путь среди снежных наметов. Мирослав понимал: слева должны быть три ясеня, а справа — небольшой холмик.
По расчетам Гуменчика до дома оставалось несколько сотен метров, но то ли расчеты подвели его, то ли в этом виновна была непогода, то ли просто отвлекся мыслями — но факт, что сбился с дороги. Это он понял, когда увидел прямо перед собой знакомые приметы пограничной линии. Граница! Вот куда забрел он в метель.
Пришлось возвратиться назад. Теперь ветер был в спину, перед глазами стояла сплошная белая снежная стена. Внезапно на этой стене образовалось темное пятно. Человек, что ли? Гуменчик прибавил шагу. Вскоре пятно приобрело контуры человеческой фигуры. Человек, хотя и неуверенно, но быстро удалялся от границы, шел в том же направлении, что и Гуменчик. Шофер решил догнать его: в непогоду вдвоем легче отыскать дорогу.
Поравнявшись с идущим впереди, Мирослав на минутку задержался. Кто он? Как и все, живущие в небольших селениях на границе, Гуменчик отлично знал всех своих соседей в лицо, он мог бы и на расстоянии узнать любого на них по походке. Подойдя вплотную к незнакомцу, он окинул его пристальным взглядом. Нет, он не узнал его. Может, в этом виноват снегопад, резкий ветер? Ведь только что непогода уже сыграла с ним злую шутку, приведя к самой границе.
Гуменчик приветливо поздоровался:
— Добрый вечер!
— Вечер добрый.
Незнакомец не менее внимательно, чем Мирослав, рассматривал в упор своего внезапно откуда—то взявшегося спутника. Теперь они шли рядом по узкой дороге, засыпанной снегом. Гуменчик, немного кося взгляд в сторону своего попутчика, всматривался в него. Мужчина средних лет, одет, как все в здешнем крае, говорит по—украински. Перебирал в памяти всех знакомых, но никто из них не напоминал идущего с ним рядом. Закрадывались первые подозрения: поздний вечер, буран, граница...
