Дмитрий Корбов - Чекисты рассказывают. Книга 6-я
Вечером я выехал в город, где, по словам анонима, произошла трагедия. В отделе КГБ мне рассказали о жутких зверствах, учиненных фашистами в городе над мирным населением. Сам город был до основания разрушен. Узнал я и о том, что ценой жизни местного патриота, внедренного партизанами в гестапо, удалось спасти от уничтожения часть их дел. Они помогли впоследствии разыскать ряд предателей, которые понесли заслуженное наказание. Я попросил подготовить мне оставшиеся дела гестапо, а сам отправился в местный архив и тщательно ознакомился с чудом сохранившейся подшивкой газеты, издававшейся здесь во время фашистской оккупации города. Не особо надеясь, что удастся обнаружить что-нибудь интересное, неожиданно натыкаюсь на заметку, в которой сообщается:
«20 мая 1943 года ночью была зверски убита и ограблена вся семья уважаемого и почтенного ювелира Гофмана Исаака Львовича. Жена Римма Ефимовна, дети: Роман — двух лет, Зельман — четырех лет и Рита — шести лет. Сам Исаак Львович в тяжелом состоянии помещен в больницу. Ограбив квартиру, партизаны не посчитались ни с детьми, ни со взрослыми. Один из партизан имел на себе тельняшку. Кто сообщит о его местонахождении или о других лицах, причастных к злодейскому убийству семьи Гофмана, будет щедро вознагражден».
«Всеми уважаемый, почтенный». Странно было это читать. Фашисты, беспощадно уничтожавшие еврейское население, вдруг почему-то так трогательно пеклись о некоем Гофмане? Все это не вызывало у меня никакого доверия. Неладно здесь что-то. Скорее всего, это наглая провокация, устроенная гестапо. Впрочем, спешить с выводами было преждевременно. Тщательно переписав сообщение, я направился в горотдел.
С нетерпением просматриваю гестаповские дела, их немного. Это донесения агентов гестапо из числа уголовников и деклассированных элементов, пришедших на услужение к фашистам, которые сообщали о скрывающихся коммунистах, о патриотах, помогающих партизанам. Всех их постигла одна участь — расстрел. Комок подкатывает к горлу. Нет сил читать...
Среди немногих сохранившихся дел меня ожидал сюрприз — рапорт, касающийся Гофмана. Подвинул к себе пожелтевший лист бумаги:
«Почтительно докладываю, что 20 мая 1943 года, ночью, как и было предусмотрено, агентом «Матросом» была ограблена квартира Гофмана И. Л. «Матрос» убил жену Гофмана и трех его детей. Сам Гофман, получив два ранения в грудь, к сожалению, остался жив. Ценности обращены в фонд гестапо. Гофману разрешено находиться на попечении своей сестры Авербах, проживающей по Кулинарной улице, дом 10, квартира 15. После передачи по радио и опубликования в газете горожане восприняли убийство «партизанами» семьи Гофмана с возмущением. Таким образом, мы убили, как говорят русские, сразу двух зайцев: с одной стороны, возбудили у местного населения неприязнь к партизанам и, с другой — развязали себе...»
На этом текст рапорта обрывается.
«Гестапо есть гестапо». Отодвигаю от себя дело. Память, словно счетная машина, выстраивает даты и факты из анонимки и из только что прочитанного рапорта... 20 мая 1943 года (время сходится)... «Матрос» (и там был в тельняшке)... Ограблена... убита (то же самое). Наконец город... (тоже сходится)... Прибавим к этому некоторые детали портретного сходства. Что это — роковое совпадение? Или...
Не откладывая, еду на Кулинарную. Дверь открывает мне молодая женщина, которая въехала сюда недавно и, естественно, Авербах не знает. Тогда я отправляюсь в паспортный стол. Тут мне, можно сказать, повезло: я нашел двух жильцов, которые во время войны проживали на этой улице. Один из них, Иван Гаврилович Дворяжкин, глубокий старичок-инвалид, с трудом вспоминает об ограблении ювелира. Путая события, обстоятельства, постоянно поправляя себя, он подтвердил, что из всей семьи Гофмана остался в живых только сам хозяин. О его дальнейшей судьбе больше ничего не знает.
— Скажите, Иван Гаврилович, а родственники у Гофмана были?
— Как же, была у него сестра, да, да, сестра... Дай бог памяти, как же ее звали? Вспомнил — Рита... Нет, кажется, Сара. А может, Роза... Так что вас интересует? — и Иван Гаврилович услужливо наклонился в мою сторону.
— Она была замужем?
— Конечно.
— Как ее фамилия?
— Вот фамилию-то забыл. Не стану врать, не помню, кажется, Абах... Нет, не помню.
— Где она сейчас? — спросил я, сдерживая улыбку.
— Здесь, здесь. Сейчас я вам кое-что покажу, — заявил Иван Гаврилович.
«Что он мне покажет? — подумал я. — Неужели фотографию?» В подтверждение моей догадки Иван Гаврилович встал со стула и, смешно семеня ногами, как будто на них были путы, подошел к этажерке, на которой лежала целая груда альбомов. Долго перебирал их, потом вынул оттуда потрепанный, видавший виды, в красном бархате, засаленный альбом и начал лихорадочно откидывать его листы.
— Вот, смотрите.
С пожелтевшей от времени фотографии на меня смотрели несколько человек в старомодных пиджаках и платьях. Иван Гаврилович показал мне Розу. Миловидная женщина с большими черными глазами.
— Откуда это у вас?
— Я по профессии фотограф, сударь.
— Понятно. Где она проживала?
— Проживала? Помню, где-то в конце нашей улицы, а дом запамятовал, да, запамятовал. А с вами разве такого не бывает, сударь?
— Бывает... А где она может быть сейчас?
— Понятия не имею. Не желаете ли чаю?
Я отказался, но он настоял. Мы пили вкусный чай с листом смородины, мирно беседовали. Он вспоминал тяжелые дни фашистской оккупации, вздыхал тяжело и горестно, плакал по сыну-партизану, погибшему в застенках гестапо.
Ушел я от него с тяжелым чувством.
Мне предстояло наведаться еще по второму адресу, и я, не мешкая, направился туда. Кто меня там ждет?
Дверь открыла девушка.
— Извините, пожалуйста, здесь проживают Мартыновы?
— Здесь. Вам, наверное, бабушку? Проходите.
— И дедушку тоже, — сказал я, улыбаясь.
Девушка в ответ, нахмурив брови, сурово посмотрела на меня и молча удалилась. «Что-то ей не понравилось», — мелькнуло у меня в голове.
Я вошел в квартиру и увидел старушку. Она стояла в комнате около комода и с любопытством смотрела на меня из-под очков в стальной оправе. В руках у нее я заметил вязальные спицы и клубок шерсти.
— Что вам нужно? — строго спросила она меня.
— Здравствуйте.
Старуха молча сверлила меня хмурым недобрым взглядом. Затем ее лицо смягчилось.
— Садитесь, коль ворвались, — устало сказала она.
— Простите за настойчивость, но я по важному делу. Скажите, пожалуйста, вам ни о чем не говорит имя Розы Авербах?
В комнату следом за мной вошла девушка, но старуха этого не заметила. Я тоже не обратил на это внимания.
