Александр Пискунов - В глуши таёжной (сборник)
Среди ночи я услышал звон капели и сразу же понял, в каком нелепом положении оказался. Здесь, в горных лесах, глубина снежного покрова в конце зимы постоянно превышает метровую отметку. Передвигаться по такому снегу практически невозможно, не имея лыж. Утром я убедился, что наст исчез. Вместо лыж я решил использовать две горбылины, прикрепив к ним в качестве креплений куски брезента, и двинулся в путь. С первых шагов я понял, какие трудности мне предстоит преодолеть.
Мои импровизированные лыжи уходили под снег и вставали на дыбы. При этом я проваливался в снег по пояс. Чаще всего одна из моих конечностей оставалась на поверхности, тогда как вторая глубоко тонула. Поставив на поверхность снега эти доски, я заползал на них и снова пытался двигаться дальше. О возвращении в зимовье я не хотел и думать. К довершению всех этих неприятностей одна из моих «лыж» переломилась пополам. И всё же, после нескольких часов таких кувырканий, я приблизился к водоразделу хребта на так называемой Шайтанской дороге. Раньше эта дорога имела очень большое значение. Всю зиму по ней шли обозы с чугуном и железом от Верхнетагильского чугуноплавильного и железоделательного демидовского завода в село Шайтанка, где чугун и железо грузилось на барки, которые с паводковыми водами караванами отправлялись по Чусовой, Каме и Волге в Центральную Россию. Сейчас этой дорогой иногда пользуются лесозаготовители, а село Шайтанка стало селом Чусовским. Из-за очень глубокого снега в конце зимы сюда избегают заходить даже лоси на своих «ходулях». Недалеко от перевала мой путь пересекла свежевырытая в снегу траншея. В таком же положении оказался и медведь, который спешил на южный склон горы, где снежный покров значительно ниже. Совершая прыжки в нужном направлении, косолапый плюхался в снег и приминал его. «Вот балбес», – подумал я. – «Что, не мог сделать это по насту?». То, что в снежном плену оказался не я один, меня даже обрадовало.
Избушка в охранной зоне заповедника. Фото из архива автора
С этим географическим пунктом связано одно интересное, известное мне событие. Здесь одно время на стволе одного из деревьев висели установленные туристами указатели «Европа-Азия». Сейчас их нет. Куда и почему исчезли эти указатели, я и хочу ознакомить читателя. Работал в то время у нас в заповеднике лесником некий Токарев Владимир Иванович, который слыл известным мастером сквернословия. Получалось это у него отменно, скороговоркой. Бывало, выедет он рано утром на двух запряженных в сенокосилку лошадках косить на лугу сено. И тогда далеко по лесу разносятся его ораторские выступления. В обычном общении с людьми Владимир Иванович был молчалив, так как с трудом подбирал необходимые для выражения своих мыслей слова. Здесь же, на лугу, это был совсем другой человек.
Однажды летом нам пришлось вести работы по очистке от завалов южной границы заповедника. Токарев же на лошадке помогал нам в доставке к месту работы бензопилы и топлива к ней. Окончив вечером работу, мы напрямую по тропе пересекли эту гору и спустились к зимовью кв. 115, находящемуся на восточном склоне водораздельного кряжа. Для лучшего удобства мы посоветовали Токареву воспользоваться для этого Шайтанской дорогой, подробно рассказав ему, как это сделать. Прибыв в зимовье, мы приготовили ужин и расположились на отдых. Темнело, но Токарев всё не появлялся, что вызывало у нас беспокойство. Периодически один из нас выходил на улицу и прислушивался, не послышится ли голос заблудившегося товарища по работе. Всё было тихо. Уже ночью мы проснулись от громкого крика и нецензурной брани. «Что, хотели, чтобы я в Азию попал?», – кричал Токарев. – «Это хорошо, что вовремя увидел аншлаг на границе!». Он угрожал жалобами на нас начальству.
Оказалось, что ещё вечером Токарев на лошадке поднялся на перевал и увидел эти географические указатели. Переступать границу Азии он, конечно, не решился и до нас добирался кружным путем. Мы пытались убедить Токарева в том, что ничего страшного не было, что он и сам давным-давно живёт в Азии. «Что, за дурака посчитали? Да? Что, думали, что я не знаю, что живу на Урале?», – кипятился Токарев, сопровождая свои доводы нецензурной бранью. Наконец, нам, кажется, удалось убедить Токарева в том, что живёт он в Азии. Рано утром, когда все ещё спали, Токарев оседлал лошадку и поднялся на перевал. Сорвав указатели, он спрятал их в лесу. Чтоб никаких Азий и Европ здесь больше не было. Ни к чему они здесь – решил Токарев.
Вспоминая эту историю, я, несмотря на сильную усталость, засмеялся. На восточном склоне горы глубина снежного покрова была значительно ниже. Продвинувшись на восток несколько сот метров, я стал обходиться без досок, хотя снег был выше колен. В одном месте я заметил на поверхности снега похожий на головку гриба какой-то предмет. Им оказалось яйцо рябчика. Из-за затяжной весны рябушка была вынуждена снести яичко прямо в снег. Я забрал его для коллекции. К вечеру я спустился с хребта. Громко свистел поползень, сообщая всем, что вернулась весна. «Это я без тебя вижу» – подумал я, наблюдая появившиеся проталины и ручейки. Несмотря на сильную усталость, чувствовал себя счастливым. Меня радовало избавление от снежного плена и возвращение весны.
Весенняя гроза
Весна в тот год выдалась на редкость жаркой и сухой. Все с нетерпением ждали дождя. В лесах создалась высокая пожарная опасность, и нам, лесникам, приходилось часто бывать в лесу. Однажды, после дежурства в своем обходе, вернулся я в зимовье, затерявшееся в глубине первобытного леса. Вечер был тихим и тёплым. Смеркалось. С призывным хорканьем протянул первый вальдшнеп. В темноте ельников, монотонно свистя, вот уже в тысячный раз повторил свою клятву любви и весне пёстрый дрозд. Закрылись и поникли, отходя ко сну, белоснежные венчики анемонов. Было светло, и спать совсем не хотелось. Я сижу, прислушиваясь к звукам весеннего леса.
Вдали раскатисто громыхнуло. Потом ещё и ещё. Чёрная грозовая туча быстро закрыла небо, и стало необычно темно. Всё озарила яркая вспышка молнии. С вершины сухостойного дерева снопом посыпались искры. Тут же на землю с шумом обрушился долгожданный, по-летнему тёплый ливень. Словно на экране гигантского кинематографа, на фоне чёрного неба, в мерцающем свете электрических разрядов то появляется, то исчезает зубчатая стена леса. Удары грома следуют один за другим.
Уже находясь в избушке, сквозь шум взбунтовавшейся стихии услышал я звуки знакомой мелодии. Рядом в лесу кто-то пел. Однако стоило мне открыть двери зимовья, как песня прекратилась. «Наверное, показалось», – подумал я, закрывая двери. Кто же будет петь в такое время? Песня возобновилась. Теперь я отчётливо слышу голос поющей женщины. Я выхожу из зимовья и опять ничего, кроме шума дождя. «Наваждение какое-то», – думаю я, ощущая неприятное чувство беспокойства. Хлопнув дверью, жду появления таинственной незнакомки. Вот песня повторилась опять. Осторожно, стараясь не выдать себя, иду на сближение с поющей «сиреной». Сверкает молния, и в её фиолетовом свете я вижу фигурку девушки. Она стоит ко мне боком, склонив голову, расчёсывает длинные волосы. Нет, это не лесная нимфа, совершающая прогулки по ночному, озаряемому вспышками молний лесу, а выпускница Казанского университета, фенолог Ляйсан Магданова.
