Дмитрий Чевычелов - Остров на карте не обозначен
Тревога на территории арсенала объявлялась только однажды — в учебном порядке. Если отбросить этот единственный случай беспокойства, то с самого основания арсенала тишину в нем нарушали лишь завывания ветра да неумолчный грохот прибоя. И к ровному, усыпляющему покою здесь привыкли, как к должному.
Сторожевая команда арсенала была малочисленная, и другие эсэсовские команды ей завидовали. Здесь не было заключенных, которые в любую минуту могли выйти из повиновения и проломить камнями голову охраннику.
Здесь царил устойчивый, расписанный по часам, строгий распорядок.
Ранним утром Пархомов, Силантьев и Костиков в качестве грузчиков под конвоем охранника подъехали на вместительном фургоне к воротам арсенала. Порывистый морозный ветер пощипывал нос и уши, подхватывал с дороги сухой и мелкий, как песок, снег, скручивал его в небольшие смерчи и бросал на густую, колючую сеть заграждения, сквозь которую можно было видеть пристроенные к скалам приземистые склады, где хранилось оружие и боеприпасы, а заодно и другие предметы строгого учета.
Начальник караула — коренастый эсэсовец Кремер — тщательно проверил документы у шофера, заглянул в его кабину, пересчитал людей в кузове, посмотрел под машину, обошел ее кругом.
— Разве для строительного мусора фургон удобнее открытой машины? — спросил он у шофера.
— Не могу знать. Мое дело выехать на той машине, которая мне указана.
— А куда будете вывозить мусор?
— Недалеко. К Кривоколенному ущелью.
Других вопросов не было. Кремер приказал открыть ворота. Машина въехала на территорию арсенала.
— А где мусор, который надо вывозить? — спросил шофер Кремера, проводившего машину за ворота. — И много ли его тут?
— Много. — Эсэсовец указал в сторону складов. — Приступайте!
Машина проехала в глубь двора. У дальнего склада она остановилась. Шофер прошел в помещение и сразу же вышел оттуда с тощим, высоким эсэсовцем, который указал на груду мусора — куски штукатурки, камни, щебень — у скалы, рядом со складом. Деревянные отходы были аккуратно сложены отдельно — на топливо.
Шофер залез в кабину, развернул машину и задним ходом подал ее к указанному месту. Лишь теперь грузчикам по команде охранника разрешено было выйти из машины, чтобы немедленно приступить к работе. Они получили лопаты и стали забрасывать мусор в кузов фургона. Наблюдавший за работой высокий эсэсовец вел неторопливый разговор с шофером.
Прислушиваясь к разговору немцев, Пархомов мучительно пытался представить, как все может произойти. «Не здесь, нет. Этот тип явно неподходящий. Видимо, в другом складе».
— Кремер дежурит только до обеда, — говорил длинный шоферу. — Потом будет Вильд.
— Бешеный?
— Да.
— Кремер лучше.
— Конечно.
— А что о Кремере?
Длинный эсэсовец протянул шоферу сигарету. Укрываясь от ветра, чтобы прикурить, они отошли к стене склада. Длинный заговорил быстро, понизив голос. Шофер внимательно слушал.
Как ни напрягал Пархомов свой острый слух, он уловил только отдельные фразы. Длинный говорил: «Шверин… Угол Берлинерштрассе и Фридрихштрассе… Магазин… Колбасы и сосиски… Собственное производство… Запомнил?… Ты профессиональный актер… разыграй». Шофер лишь изредка вставлял отдельные слова: «Трудно… Попробую… Запомнил…»
— Кирилл, о чем идет разговор? — тихо спросил Костиков. — Что-то он жучит нашего шофера…
— Так, болтает о всякой ерунде, — с досадой ответил Пархомов. — Заставляет нашего запоминать улицы, магазин, разыграть кого-то… А о деле — ни слова. Этот тип не тот. С ним держи ухо востро…
Когда машина оказалась достаточно нагруженной и эсэсовец подписал приготовленный пропуск, шофер распорядился:
— Залезайте в кузов! Лопаты взять с собой!
«Славяне» забрались в кузов, а охранник, до выезда со двора, стал на подножку. У ворот машина остановилась.
Кремер проверил пропуск и кабину шофера. Обошел машину, осматривая ее снизу. Заглянул в кузов, приказал:
— Выходите из машины и по очереди — ко мне!
Пархомов подошел первым.
— Расстегнись! Выверни карманы! Повернись! — командовал Кремер. — Ты здорово понимаешь мои приказы. Привык к таким или знаешь немецкий?
— Немного знаю.
— Кажется, даже хорошо знаешь. Изучал, видно». Поди, мечтал в жизни попасть к нам?
— Думал об этом, но по-иному.
— Как же это? — эсэсовец занялся Силантьевым, не прекращая разговора с Пархомовым. — И в качестве кого?
— Не в качестве пленного. И не сюда.
— Куда же? — Кремер насмешливо осклабился. — Не в Берлин ли?
— Именно в Берлин.
— Чего захотел! — возмутился эсэсовец. — В Берлин славян вовсе не будут пускать!
— А против вашего желания разве нельзя там оказаться? Такое ведь в истории уже бывало…
— По воздуху, что ли? — эсэсовец не понял намека. — Или иначе как?
— Сейчас можно всяко: и по воздуху, и по земле, и по воде.
— За чем же дело стало? — нахмурился эсэсовец.
— Только за временем.
— Здесь для тебя время долго не протянется! — уже со злостью бросил эсэсовец.
Охранник толкнул Пархомова.
— Прекратить разговоры! Встань сюда!
Пархомов и сам почувствовал, что такой разговор продолжать нельзя — он может обернуться неприятностью.
Неделями изнывавший от скуки эсэсовец вцепился в разговор с русским, как в развлечение. Обыскивая Костикова, он спросил:
— А что ты скажешь о своих желаниях?
Не понимая немецкого, Костиков гаркнул:
— Не учил вашего языка, господин начальник!
— Что он мне сказал? — спросил эсэсовец Пархомова.
— Он вас слушает.
— Спроси, какие у него мечты?
— Что от меня нужно этому черту рогатому? — опережая, спросил Пархомова Костиков.
— Он спрашивает, о чем ты мечтаешь.
— Скажи, что в эту минуту, глядя на него, хочется дать ему по-моряцки в ухо! Чтобы не рылся в чужих карманах!
— Михаил! Придержи язык! — строго сказал Пархомов Костикову, сожалея, что сам в разговоре с эсэсовцем повел себя неправильно.
— Он мечтает сейчас о папиросе, — сказал он Кремеру.
— Вот это реальное желание! — эсэсовец вытащил из кармана портсигар, извлек оттуда одну сигарету и протянул Костикову:
— За удачный ответ.
— Кирилл! На кой черт он сует мне сигарету? Брать из его поганых рук не хочу. Как же после этого в рот взять? Вырвет!
— Возьми и положи в карман. Нельзя его злить!
— Все равно потом выброшу к чертовой бабушке!
— Что он говорит? — спросил эсэсовец, развлекаясь разговором с русскими, как игрой. — Понимает он, что значит такое мое, немца, отношение к нему, русскому?
— Понимает и благодарит, — сказал Пархомов, не зная, как отвязаться от болтуна.
