Леонид Платов - Архипелаг Исчезающих Островов
– А зачем же берем с собой вездеход? Когда начнется зигзаг, сразу же – на вездеход, и прямиком по льдам к земле!
– Так-то оно так, но с опреснителями было бы вернее.
– Ты просто трусишь, Андрей! – сказал я в сердцах. – Мнешься, робеешь, как с Лизой!
Конечно, не надо было бы говорить обидные слова. Я хорошо знал, что Андрей храбр, и не раз имел случай убедиться в этом. Просто он был очень обстоятельный человек, любил действовать обдуманно, наверняка.
Но сейчас это была уже крайность…
Так или иначе, мой друг не разговаривал со мной дня три, пока мы не побывали с прощальным визитом у академика Афанасьева.
Старый ученый, взявший в свое время гипотезу Ветлугина под защиту, принял нас в постели. Перед ним установлен был переносный пюпитр, на котором он быстро писал карандашом.
– Рад, рад, – сказал он, пожимая нам руки. – Садитесь вот тут. Снимите с этого кресла бумаги. Вот так…
У него была наружность доброго деда Мороза: белая борода лопатой и очень ясные, зоркие глаза.
Некоторое время академик пытливо разглядывал нас из-под седых, нависших бровей.
– Ну-с, хорошо, – сказал он. – Как же думаете искать свою землю-невидимку?
– А мы хотим проверить гипотезу на слух. Если землю никак не удастся увидеть, попробуем ее услышать…
– А, эхолот!.. Ну что ж, правильно. Кропотливо и медленно, зато надежно… И как думаете: отзовутся ваши острова?
– Должны отозваться. Не могут не отозваться.
– Что ж, буду рад. У меня уж и место для ваших островов оставлено. Вот здесь! – Он показал на рукопись, над которой работал перед нашим приходом. – Задумал новый труд. Называется кратко: “Северный Ледовитый”.
– О! И большой труд?
– По плану, шесть томов. Хочу дать полный свод современных знаний об Арктике, нечто вроде энциклопедии…
Я поинтересовался, сколько же лет работы отнимут эти шесть томов.
– Не меньше семи-восьми, вероятно…
Мы молчали. Академик искоса посмотрел на меня и улыбнулся.
– А я знаю, что вы подумали! – сказал он неожиданно.
Я смутился.
– Да, да. Подумали: каков старик! Девятый десяток пошел, а он на восемь лет вперед загадывает, план работы составляет.
Я принялся бормотать какую-то чепуху, потому что Афанасьев угадал – именно это я и подумал. Наш хозяин засмеялся:
– Ну-ну, не отнекивайтесь! Я сам на вашем месте подумал бы то же. – Он энергично похлопал по лежавшей на одеяле рукописи. – Не доживу? Нет, друзья мои, доживу. Именно потому и доживу, что на восемь лет вперед заглядываю!
Задумчиво помешивая ложечкой в стакане (нам подали чай), он продолжал:
– Любимая работа поддерживает, бодрит… Еще Сенека сказал: “Прожить сколько надо – всегда во власти человека”. Мне лично надо десять лет, потому что этот труд нужен моей родине! Да, помню, знаю: здоровье, возраст… Но есть, по-моему, нечто вроде рефлекса цели, как думаете? Я вот подметил; если обычная прогулка, без цели, без дела, – устаю, а если впереди цель, что-то очень интересное, – забываю об усталости!
Академик поглядел на меня и Андрея, нагнув голову набок. Приветливые морщинки побежали от глаз.
– А потом, – сказал он, пожимая нам на прощанье руки, – не находите ли, что вообще интересно жить? Мне, например, до крайности любопытно узнать, найдете вы свои острова или нет.
Тогда мы и помирились с Андреем – сразу же, как только вышли от академика, чуть ли не в подъезде его дома.
– Извини меня, Андрей, – начал я. – Бухнул, понимаешь, сгоряча…
– Ничего, ничего, – поспешно сказал мой друг. – С кем не бывает…
И мы заговорили об экспедиции, как будто бы не случилось ничего.
Глава третья
ПРИЧУДЫ ВЕТРА И “МЕРТВАЯ ВОДА”
– Поздравляю! Вошли в Восточно-Сибирское, – сказал Андрей, распахивая дверь в мою каюту.
– Уже Восточно-Сибирское? Приятно слышать! В штурманской рубке узнал?
– Нет, по воде определил. Вода снова прозрачная, как и в море Лаптевых. На глубине двенадцати метров – отрицательная температура. Только что делал зондировку…
– А видимость?
– Ни к черту! Туманище навалило такой, что Союшкин советует стать на якорь.
– Ах, Союшкин уже советует…
Наверху действительно было мутновато. Корабль медленно подвигался вперед в почти сплошной белесоватой мгле.
Мы с Андреем поднялись на капитанский мостик. Взглянув на сконфуженное и сердитое лицо Сабирова, стоявшего рядом с капитаном, я догадался, что место наше неизвестно.
Это было нехорошо. По гидрологическим признакам, названным Андреем, получалось, что мы уже перешагнули порог Восточно-Сибирского моря[15]. Но оно большое, это море. Где же мы? В тумане могут произойти любые неожиданности. Нас может снести на юг или на север. А к северу в этом районе, по-моему, опасные банки[16].
– Не успел, Алексей Петрович, солнце схватить, – доложил Сабиров с огорченным видом.
– Схватить? Как это – схватить?
– Ну, засечь, определиться. Оно минут двадцать назад проглянуло. Я – за секстантом[17], а солнце опять в туман.
– Да, обидно!
Я с интересом смотрел на капитана. Как-то он выйдет из положения? Какое решение примет?
В Океанске мне рассказали о нем нечто вроде легенды. Шел он будто бы лет пятнадцать назад к Шпицбергену. Судно поисковое, маленькое, магнитный компас на нем начал врать. Федосеич приказал тогда кинуть лот, взял якобы грунт лотом со дна, помял в руке, подбросил на ладони и говорит: “Мое место такое-то, подходим к Шпицбергену с юго-юго-востока”.
Капитан повернул ко мне и Андрею свое широкое, простодушное, невозмутимо-спокойное лицо.
– Хочу уточнить место по глубинам, Алексей Петрович, – сказал он. – Здесь дороги хоженые-перехоженные. Карта очень подробная… Ну-ка, старпом, – к эхолоту! Что он у вас там показывает?
Странный водолаз бежит по дну моря под килем “Пятилетки”. Это звук. Когда мы проникнем в глубь “белого пятна”, звук поведет за собой наш корабль.
Принцип эхолота прост. Беспрерывно подаются с судна звуковые сигналы, которые, отразившись от дна, возвращаются в приемник. Надо разделить пополам промежуток времени между подачей сигнала и его приемом и умножить на скорость звука в воде, чтобы получить расстояние от киля до дна.
Делается это автоматически. На вращающемся валике прибора появляется лишь итог – по квадратикам кальки бежит быстрый зигзаг.
Мы вчетвером вошли в штурманскую рубку.
