Владимир Понизовский - Посты сменяются на рассвете
Но дело было не только в Лене. И не в нем самом, Лаптеве. И не в Росарио. И даже не в тех парнях, которые ушли тогда с ним в дальнюю заводскую штольню... От того, что ответит сейчас этот офицер в мундире врага, зависело более важное, может быть, самое важное в жизни.
Ну вот, сейчас... Затянется папиросой и спросит.
Нет, не надо торопиться... Прежде чем задать вопрос, он должен многое восстановить в памяти, чтобы замкнулась связь прошлого с настоящим, — прошлого, казавшегося нереальным в этом заметенном снегами прифронтовом городке, в комнате, где стекла обмерзли ледяными листьями и жаром веяло от щедро натопленной печи. Но реальностью была война — война с фашистами, как бы продолжение той войны под Малагой, Гвадалахарой и Мадридом; реальностью был смуглый чужеземец в мундире обер-лейтенанта, со смоляной курчавой бородой, с бровью, рассеченной давним шрамом, придававшим красивому лицу испанца мужественное выражение. И этого чужеземца звали Росарио Эрерро. Может быть, и тогда Андрея обманула его внешность?.. Но тогда у него было меньше опыта. А теперь все должно стать на свои места.
Нет, еще минуту... Чтобы восстановить цепь событий. Они были связаны с Леной...
3
После возвращения из Испании в Москву он долго, до самой войны, не виделся с Леной. Сначала не мог найти ее в огромном городе, а потом хотя и узнал через Хаджи ее адрес и телефон, но решил не идти и не звонить. Зачем? В доме у Газиева услышал, что у Лены родилась дочь, она назвала ее Хозефой. Все понятно... Сама продолжает учебу в мединституте, и вроде бы у нее какие-то неприятности по комсомольской линии.
Андрей был зачислен слушателем в академию. Потом работал — готовил разведчиков. Началась война. Офицером Разведуправления Генерального штаба РККА прибыл на фронт. Руководил диверсионными группами в Белоруссии. В новой боевой обстановке встретился с многими из тех, кого обучал партизанской борьбе еще в начале тридцатых годов. Пригодились, хотя и пустовавшие, заброшенные, лесные их базы. Эх, если бы сохранили их в неприкосновенности с той поры!.. Потом он воевал под Москвой.
«Для выполнения особых заданий на театре военных действий Военный совет фронта нуждается в сильных, физически развитых, храбрых и преданных Родине людях. Прошу оказать содействие представителю фронта майору Лаптеву А. П. по подбору необходимого контингента людей. По существу вопроса тов. Лаптеву дано указание информировать Вас лично...»
С такими предписаниями он приходил в райкомы партии и райкомы комсомола, в военные комиссариаты и советы Осоавиахима. «Существо вопроса» заключалось в том, что ему было поручено командованием создавать группы для работы во вражеском тылу. Готовил людей, давал им явки, пароли, задания. Провожал, пробирался через линию фронта инспектировать, встречал... В первые месяцы войны группы марш-агентов пересекали передовую и возвращались. С сорок второго года пешим группам переправляться через линию фронта сделалось во много крат труднее. Начали высаживать на парашютах в глубокие и ближние тылы противника. Много раз пробирался Лаптев через передний край.
«Предъявитель сего майор Лаптев Андрей Петрович является начальником оперативной группы, действующей в тылу врага по заданию Военного совета фронта... Всем начальникам партизанских отрядов оказывать полное содействие в его работе всеми средствами. Удостоверение действительно до полной победы над врагом. Подписью и приложением печати удостоверяется...»
Текст напоминал его давнюю, испанскую «тархету». Да, очень многое пригодилось из испанского опыта. Газиев как в воду глядел...
История с Росарио — тоже опыт. И испытание для него и для Лены.
О том, что Лена окончила медицинский институт и работает хирургом в госпитале, находящемся в ведении их управления, Андрей услышал тоже от Хаджи. Когда Лаптева направили в Свободный район, он, узнав, что в госпитале партизанского соединения не хватает врачей, попросил товарища: «Нельзя ли откомандировать Лену? Если, конечно, она сама захочет». Наверное, Газиев уловил что-то такое в голосе Андрея, от чего не усмехнулся, не подмигнул, а серьезно сказал: «Спрошу Лену». — «Только предупреди, что я нахожусь в этом районе. Я не хочу, чтобы...» — «Ты все еще плохо знаешь ее», — оборвал Хаджи.
Трудным и долгим был их путь друг к другу. Андрей чувствовал: Лена рада его видеть, она готова делить с ним свои мысли, она придет к нему не только в радости, но и в печали. И все же незримой, последней стеной стояло между ними нечто. Андрей понимал: это память об испанце, который остался для нее павшим в бою героем. Только время и молчаливая верность могли разрушить эту стену. Все чаще ему казалось, что стены уже нет, она истончилась, как стаявший от тепла лед.
И вдруг — снова этот испанец! Он ничего не знает. Он свалился невесть откуда — словно бы и не было этих лет. Только седые кольца в иссиня-черной бороде Росарио, седые волоски в бровях и стрелы морщин на лице молчаливо свидетельствовали: годы наложили свою печать. Да, много воды утекло в Тахо и во всех реках земли с тех пор, много событий произошло в мире. И надо было многое восстановить в памяти, чтобы замкнулась связь прошлого с настоящим. Она замкнулась. И прошлое вошло в сегодняшнее не воспоминаниями, а реальностью, в плоти своей и крови. И наступила пора спросить. Лаптев понял: что бы ни довелось ему услышать на этот раз от сидящего напротив испанца в мундире вермахта — наконец-то узел будет разрублен.
Лаптев смял папиросу в пепельнице, отодвинул ее в сторону:
— Ну что ж, Росарио, вот мы и встретились. Не ожидал?
— Не ожидал. Но хотел встретить.
— Зачем? Форма лейтенанта республики тебе была больше к лицу. Но почему сейчас немецкая, а не голубой френч и красный берет фаланги?
— «Голубая дивизия» — рядовая часть вермахта, даже названия сейчас не осталось. Только вот это. — Эрерро показал на эмблему. — Когда встречаются немецкие войска, испанцам командуют: «Принять в сторону!», чтобы пропустить их первыми.
— Стало обидно?
Эрерро пожал плечами.
— Не потому ли ты и решил?.. Зачем ты хотел встретиться со мной? Чтобы я подтвердил, кто ты есть?
— Нет. Чтобы рассказать.
— О чем? — Андрей на мгновение стиснул зубы. — Ты помнишь наш последний разговор?
— Да.
— Ты поклялся своей матерью. Я поверил.
— Да. Я поклялся.
— А потом я узнал, что брат у тебя — фалангист и к тебе на связь шел его агент. А потом ни ты и ни один из бойцов не вернулись. И штольни оказались не взорванными. Когда все это произошло, я вспомнил, что ты во время нашего разговора в Море так и не ответил на мой вопрос: правду ли ты рассказал после побега? Ты только воскликнул: «Я не предатель! С этим жить нельзя!» Так? Так ты сказал?
