Марк Гроссман - Камень-обманка
Наконец командир не выдержал. Он отпустил поводья, и вороной дончак, почувствовав шенкеля и вздрогнув всем телом, понес его вслед за отходящими на Новоселенгинск казаками. Сушкин гикнул, сдернул ремешок фуражки себе на подбородок — и кинулся вслед за Рокоссовским.
На скате высотки, поросшей кустами, прикрывая отход белоказаков, густо плевался огнем пулемет.
Рокоссовский вынесся за увал и, повернув коня, вырвал шашку из ножен. У него был свой счет с пулеметчиками Унгерна, и Константин Константинович, молча и сосредоточенно, кинулся к высотке с тыла. Хоронясь от пуль и пытаясь уменьшить жесткое сопротивление ветра, он почти лег на холку коня, и гриву дончака заносило ему на лицо.
Наводчик увидел двух красных в самый последний момент. Он рывком развернул «Льюис», и длинная очередь распорола воздух над головой Рокоссовского.
Конь Вани Сушкина зашатался, стал валиться на бок, и ординарец одним сильным движением выбросил себя из седла.
Конь упал тотчас, а Сушкин метнулся за Рокоссовским пешим ходом.
Вторично выстрелить пулеметчик не успел. Командир, бросая коня из стороны в сторону, налетел на растерявшегося казака и, резко откинувшись назад, рывком занес шашку над головой. Удар пришелся наводчику в шею, и казак мгновенно умер.
— Ложись за пулемет! — крикнул Рокоссовский задыхающемуся от быстрого бега Сушкину. — Бей, Ваня!
Описав дугу, командир спрыгнул с коня возле «Льюиса».
Вскоре рядом с Рокоссовским осадил Каина Степан Вараксин.
— Ну, как? — спросил он, оставляя седло. — Досталось барону от пекарей?
Рокоссовский бросил на Вараксина благодарный взгляд — и вдруг нахмурился.
— Это чего у тебя, Степан, красным гимнастерка измазана?
— Красным? Кровь, стало быть. Царапнуло меня маленько по груди, Константин Константинович.
— Помолчи и задери гимнастерку.
Рокоссовский осмотрел рану и, достав из сумы бинт, стал перевязывать товарища.
— Придется тебе в тылу поболтаться, Степа.
Вараксин удивленно посмотрел на командира — шутит, что ли? — и рассмеялся.
— Ты что?
— Вон люди чуть не без ног дерутся, а ты меня — в тыл. На мне, как на собаке, все без госпиталя зарастет.
Он покопался в суме, выудил оттуда жгут соломы и стал протирать взмыленного коня, даже ослабил подпругу, чтобы удалить пот под седлом и, усмехаясь, все качал головой.
— Скажет тоже — в тыл… Эка невидаль — царапнуло…
Через сутки, преследуя казаков, отряд вышел в район Новоселенгинска. Угроза Мысовой была полностью ликвидирована. Теперь общая обстановка и положение красных значительно улучшились.
Здесь еще не остывших от боя и воодушевленных победой людей настиг посланный комкором аэроплан. Летчик передал приказ Неймана — вернуть отряд в Мысовую. Рокоссовскому и Вараксину надлежало прибыть в штаб Экспедиционного.
Константин Константинович распорядился отдыхать до утра, а на рассвете трубачи огласили бивак сигналом «Вызов коноводов». Дорога на Гусиное озеро покрылась клубами пыли. Конники, стрелки, обоз, телеги с ранеными устремились на север.
Отдохнув накоротке в Мысовой и отмывшись от походной грязи, оба командира выехали в штаб корпуса.
Нейман, увидев их у себя в кабинете, весело потряс товарищам руки, крикнул куда-то за перегородку:
— Чаю — красным героям! И перекусить что-нибудь!
Отхлебывая коричневый кипяток с блюдечек, все трое доброжелательно и весело поглядывали друг на друга и улыбались.
Наконец Нейман сказал:
— Ты вернешься в свой полк, Константин Константинович. Отряд Петра Ефимовича будет подчиняться тебе. Вы — старые друзья, и я надеюсь — все будет хорошо.
Рокоссовский кивнул.
— Слушаюсь.
Нейман спросил:
— У тебя одно «Красное Знамя», тезка?
— Орден? Один.
— Одному — скучно, — улыбнулся Константин Августович. — Штаб корпуса ходатайствует о твоем награждении за подвиг у Мысовой.
Потом он справился у Вараксина:
— Как идет сбор исторических материалов, Степан?
— Нормально. Бьем белых.
— Ну, хорошо. Я вас больше не задерживаю.
Оба командира поднялись. У двери Вараксин остановился, сказал Нейману:
— Я к Щетинкину и Рокоссовскому. Не возражаешь?
— Давай, — кивнул, Нейман. — В пути-дороге удачи вам, командиры!
* * *Азиатская кавалерийская дивизия агонизировала.
Таяли ее люди, боеприпасы, последние надежды на успех.
Отряд Щетинкина, 35-й кавполк Рокоссовского и красномонголы шли по пятам врага.
Вблизи реки Эгин-Гол Унгерн разделил дивизию на две колонны. Он увел два конных полка и обоз с ранеными вперед, оставив начальнику второй колонны 1-й и 2-й полки и приказав во что бы то ни стало задержать красных.
Генерал Резухин не был наивным человеком и новичком в войне. Он вполне понял, что его казаки оставлены на реке в качестве затычки, и эта затычка не выдержит напора врага. Положение сложилось безвыходное — и все-таки Резухин орал на командиров, требовал стоять насмерть, одним словом — вел себя неразумно, если иметь в виду соотношение сил и обстановку, в которой находилась колонна.
Офицеры мрачнели и тишком ругали ошалевшего генерала:
— Кричит, аж из шкуры вылазит!
Наконец у них лопнуло терпение и они решили: спастись можно, лишь убрав с пути Унгерна и Резухина. Заговор возглавил полковник Островский.
Семнадцатого августа полтора десятка оренбургских казаков под командой полковника Хоботова застрелили Резухина в упор и зарыли труп на берегу реки, у сопки Трехглавой.
Оба полковника тотчас решили переправляться через Эгин-Гол вплавь и на местных лодках — карбазах. Но вскоре были атакованы красномонголами. Выйдя к Селенге и бросив на ее левом берегу остатки обоза, белые форсировали реку на чем бог послал. Почти треть колонны очутилась на дне.
И хотя сам барон некоторое время назад переправился через Селенгу с меньшими потерями, все — и он, и красные — понимали: это конец Унгерна. Казагранди был мертв, Резухин тоже, наступал черед самого барона.
И во мраке августовской душной ночи прогремела пулеметная очередь, выпущенная по палаткам барона и его адъютанта.
Унгерн выбежал наружу, услышал хриплый голос прапорщика Бурдуковского:
— Ваше превосходительство, берегитесь! Еремеев убит!
Снова раздался треск пулемета, и снова смерть пролетела мимо барона. И это была, пожалуй, его последняя удача.
Бурдуковский без седла, охлюпкой, ускакал в темень, мелькая белой исподней рубахой и колотя лошадь пустыми ножнами шашки.
