Борис Силаев - Обязан жить. Волчья яма
Поручик услышал шаги на лестнице. Он посмотрел на дверь немигающими глазами. Рука его легла на пистолет.
Дверь открылась, и в проеме выросла фигура полковника.
— Господин поручик, — тихо произнес он. — Вы арестованы!
Фиолетов медленно поднялся из-за стола.
— Я не понимаю, полковник! Здесь какое-то недоразумение.
— Вы арестованы, как изменник родины… Как жалкий предатель интересов России.
— Я требую объяснения! — воскликнул гневно поручик.
— Я обвиняю вас в том, что вы вошли в гнусный сговор с врагами отечества…
— Доказательства, полковник!
— …Скрыли от разведки агентуру противника! За спиной высшего начальства вступили в переговоры, которые подрывают силу и мощь армии, и тем самым нарушили военную присягу офицера!
— Прекратите, полковник, этот театр! Мне нужны доказательства!
— Они будут, поручик, — Пясецкий поворачивается к двери. — Войдите!
В комнату, испуганно сжавшись, вошел Неудачник.
— Черт! — вырвалось у Фиолетова. — Каким манером?
— Я задержал исполнение приговора. — Пясецкий вытянул руку в сторону поручика. — Альбом у него?
— Да, — прошептал Неудачник.
— Вы сами ему отдали?
— Да.
— Нет! — взорвался Фиолетов. — Ложь!! Он арестован как опасный уголовник!
— Вы хотели избавиться от свидетеля, поручик. Альбом у вас. Он лежит на столе.
— Альбом? Да… Он здесь, — Фиолетов попытался взять себя в руки. — Полковник, согласитесь, его находка стоила этой сложной интриги… Теперь мы можем объясниться, и вы поймете. Я торжественно передаю вам сей неоценимый клад!
— Цена известна, поручик, — презрительно бросил Пясецкий. — Вы назвали ее, пытаясь продать альбом большевикам! Россия еще не оскудела верноподданными героями…
— Врете! — с ненавистью закричал Фиолетов. — Врете, как бессовестный, грязный пес!!
Полковник распахнул двери.
— Войдите!
Андрей переступил порог комнаты.
— Сегодня утром поручик Фиолетов предлагал альбом моей невесте. — спокойно сказал Андрей и замолчал.
— Даром? Просто так?
— За золото, господин полковник.
— Так это заговор? — ужаснулся поручик и отступил на шаг от стола. — Сплошной обман…
— Господин поручик… — тяжело проговорил полковник. — У вас в столе лежат золотые часы Лещинского. Как они к вам попали?
— Клянусь… Первый раз слышу, — зашептал поручик и провел ладонью по лицу.
— Часы на стол! — приказал Пясецкий. — Ну?!
Фиолетов послушно сунул руку в карман и достал часы. Они со стуком выпали из его вялых пальцев.
Полковник смерил поручика с ног до головы холодным взглядом и повернулся к дверям.
— Охрана! — позвал он.
— Будьте же вы прокляты все! — хрипло сказал Фиолетов и, поднеся наган к виску, нажал курок. Раздался негромкий, лопающийся звук. Фиолетов упал на подогнувшихся коленях, лицом в ковер.
— Презренная смерть… — сухо произнес полковник и, подойдя к столу, взял альбом. — Едем! Нам тут больше делать нечего!
Они спустились с лестницы, и на крыльце полковник бросил охране:
— Благодарю за службу!
Он сошел по ступеням и сел в открытую легковую машину рядом с шофером. На заднем сиденье устроились Неудачник и Андрей.
— Трогай, в «Палас», — устало сказал Пясецкий и обернулся: — Вы ловко все это обставили, Блондин. Я в душе не верил. Особенно хорошо с часами… Относительно невесты… Почему поручик обратился именно к ней?
— Не могу знать, господин полковник, — ответил Андрей. — Наверно, ресторанное знакомство…
— Ничего… Мы разберемся, — пообещал Пясецкий.
Машина мягко покачивалась на булыжниках. Одинокие фонари проплывали стороной, почти не давая света, и улицы лежали темные и пустынные.
Кажется, здесь… Да, здесь… Еще поворот и… Андрей сунул руку в карман пиджака, медленно достал наган. Он приставил его к спине полковника и тихо произнес, вдавив тонкое дуло между худыми лопатками:
— Не двигаться, полковник.
— Что?! — взревел тот и рванулся вбок. Шофер крутнул руль, и машина, ударившись об угол дома, накренилась, застыла. Завопив, Неудачник прыгнул через дверцу. Андрей упал на сиденье. Полковник выстрелил в него через плечо. Раз. Другой. Отшвырнув потерявшего сознание шофера, у которого кровь заливала лицо, он выбрался из покореженного железа и побежал по улице, оборачиваясь, то и дело вскидывая наган, чтобы выстрелить. Другой рукой Пясецкий прижимал альбом. Вдруг он метнулся к парадному входу, забарабнил в дверь кулаками.
— Откройте-е!!
Собрав все силы, не пригибаясь, Андрей бросился к нему. В домах кое-где вспыхнули огни. На балконах послышались испуганные голоса.
Пясецкий увидел Андрея и поднял наган. Гулко выхлестнуло пламя. Ударило в плечо. Андрей споткнулся и, падая, нажал на курок. Полковник рухнул с крыльца. Андрей поднялся на ноги и, чувствуя, как они дрожат и подгибаются, побежал к дому. В остановившихся глазах полковника было мучение. Он умирал.
Андрей поднял альбом. На соседней улице вспыхнули выстрелы.
— Назад! — закричал кто-то.
Дружеские руки подхватили Андрея и потащили в глубину проходного двора. Теряя сознание, Андрей узнал лицо Тучи.
В переулке осталась искореженная машина. Языки огня уже лизали помятое железо. Вот вспыхнула мягкая обивка. Грохнул, вскинув в темноту снопы искр, взорвавшийся бензобак. Светящиеся обломки разлетались по мостовой. Остов «форда» горел жарко, с треском и шипением. Пламя металось, и в каждом окне черных домов горел отсвет пожара.
Через несколько дней, 25 сентября 1919 года, в городе вспыхнуло вооруженное восстание. Рабочие отряды заняли вокзал, почту, осадили «Палас». Колонны шли с заводских окраин к центру, завалами баррикад отсекая белым войскам дороги к отступлению. Ветер с севера уже доносил артиллерийскую канонаду и дым горящих лесов…
Шел второй год гражданской войны.
ВОЛЧЬЯ ЯМА
I часть
Глоба въехал в ворота губмилиции, медленно слез с линейки, замотал вожжи за обгрызанное зубами лошадей бревно коновязи. Затем, ставя поочередно ноги на ступень каменного крыльца, щепкой начал тщательно срезать налипшую грязь с добротной, пропитанной дегтем кожи яловых сапог. Подтянул высокие, по колени, голенища, выпрямился, откинув привычным движением болтающуюся у бедра деревянную кобуру маузера, и повел глазами по двору — из конюшни конного резерва слышались сердитые окрики и перестук копыт, под навесом гонтовой крыши сидело несколько милиционеров и дымило самокрутками, поплевывая в лужу, пузырящуюся от дождя. Землю вокруг словно перекопали — ее размесили колеса подвод и автомашин. Здание двухэтажного особняка, когда-то покрашенное в желтый цвет, сейчас было изъязвлено ранами от отпавшей штукатурки, красный старинный кирпич, хорошего обжига, кровянел в этих неровных пятнах. Часовой брел вдоль стены, закинув винтовку за спину и подняв воротник серой шинели, его раскисшие ботинки скользили по тропке. На балконах, обнесенных коваными решетками, мокли поломанные шкафы и кресла без спинок.
