Александр Дюма - Анж Питу
– Послушайте, графиня, – сказал он, – добивались вы ареста доктора Жильбера или нет?
Но графиня, хотя и спала, сделала последнее усилие, вырвала свою руку и, собрав оставшиеся силы» произнесла:
– Нет, я не стану говорить.
Король взглянул на Жильбера, как бы спрашивая, чья воля победит: его или графини? Жильбер улыбнулся.
– Вы не станете говорить? – спросил он. И, не сводя глаз со спящей Андре, сделал шаг в сторону ее кресла.
Андре содрогнулась.
– Не станете говорить? – повторил он, сократив расстояние, отделявшее его от графини, еще на шаг. Тело Андре напряглось в последней схватке.
– Ах, так вы не станете говорить! – сказал он в третий раз и, оказавшись совсем рядом с Андре, протянул руку над ее головой. – Значит, вы не станете говорить!
Андре корчилась в страшных судорогах.
– Осторожнее! – воскликнул Людовик XVI. – Осторожнее, вы убьете ее!
– Не бойтесь, ваше величество, я имею дело только е душой; душа сопротивляется, но она уступит.
Он опустил руку и опять приказал: «Говорите!»
Андре выпрямилась и попыталась вдохнуть воздух, словно что-то душило ее.
– Говорите! – повторил Жильбер, снова опустив руку. Все мускулы молодой женщины были так напряжены, что казалось, они вот-вот лопнут. На губах ее выстудила пена, судороги выдавали начало эпилептического припадка.
– Доктор! Доктор! – взмолился король. – Осторожнее!
Но доктор, не обращая внимания на его мольбы, в третий раз опустил руку и, дотронувшись ладонью до макушки графини, снова произнес:
– Говорите! Я приказываю!
Почувствовав прикосновение этой руки, Андре вздохнула, руки ее бессильно повисли вдоль тела, голова опустилась на грудь, а сквозь закрытые ресницы потоком потекли слезы.
– Боже мой! Боже мой! – шептала она.
– Призывайте Господа сколько хотите; тот, кто сам действует во имя Господне, его не боится.
– О, как я вас ненавижу! – воскликнула графиня.
– Ненавидьте меня, но говорите!
– Ваше величество, ваше величество! – взмолилась Андре. – Скажите ему, что он испепеляет, пожирает, убивает меня.
– Говорите! – в который раз повторил Жильбер. Затем он жестом показал королю, что тот может начинать расспросы.
– Так, значит, графиня, доктор и есть тот человек, которого вы хотели заключить под стражу?
– Да.
– Ни ошибки, ни путаницы не было?
– Нет.
– А что там случилось с ларцом?
– Но не могла же я оставить этот ларец в его руках! – глухо проговорила графиня.
Жильбер и король обменялись взглядами.
– И вы его забрали? – спросил Людовик XVI.
– Я приказала его забрать.
– Ну-ка, ну-ка, расскажите-ка все по порядку, графиня, – воскликнул король, позабыв об условностях и опускаясь на колени подле кресла, в котором сидела Андре. – Значит, вы приказали его забрать?
– Да.
– Откуда и каким образом?
– Я узнала, что этот Жильбер, который за шестнадцать лет уже дважды бывал во Франции, скоро приедет сюда в третий раз, дабы остаться у нас навсегда.
– А ларец?
– Начальник полиции господин де Кроен сообщил мне, что во время одного из своих приездов Жильбер приобрел земли в окрестностях Виллер-Котре и что фермер, арендующий их, пользуется его полным доверием; я заподозрила, что ларец находится у него.
– Как же вы это заподозрили?
– Я была у Месмера. Я заснула и увидела ларец.
– Где же он был?
– В большом платяном шкафу, под бельем.
– Изумительно! – сказал король. – А дальше? Дальше? Говорите.
– Я вернулась к господину де Кросну, и он по просьбе королевы предоставил в мое распоряжение одного из самых ловких своих подчиненных.
– Его имя? – потребовал Жильбер. Андре содрогнулась, словно ее обожгло каленым железом.
– Я спрашиваю у вас его имя. Андре попыталась сопротивляться.
– Его имя, я приказываю вам сказать его имя!
– Волчий Шаг, – произнесла графиня.
– А дальше? – спросил король.
– Вчера утром этот человек завладел ларцом. Вот и все.
– Нет, это еще не все, – возразил Жильбер, – теперь вы должны сказать королю, где находится ларец теперь.
– О, это уж слишком, – произнес Людовик XVI.
– Нет, ваше величество.
– Но мы сможем узнать у этого Волчьего Шага или у господина де Кросна, где именно…
– О нет, мы все узнаем точнее и скорее у графини.
Андре так судорожно сжимала зубы, что казалось, они вот-вот сломаются; она делала все возможное, чтобы требуемые слова не сорвались с ее уст.
Король обратил внимание доктора на эти судороги.
Жильбер улыбнулся.
Он дотронулся большим и указательным пальцем до подбородка графини, и ее лицевые мускулы в ту же секунду расслабились.
– Для начала, госпожа графиня, подтвердите королю, что этот ларец в самом деле принадлежит мне, – потребовал доктор.
– Да, да, это его ларец, – произнесла спящая с яростью.
– А где он сейчас? – спросил Жильбер. – Живее, живее, у короля нет времени ждать. Андре на секунду замешкалась.
– У Волчьего Шага, – сказала она. Как ни мимолетно было замешательство графини, Жильбер заметил его.
– Вы лжете! – воскликнул он. – Или, точнее, пытаетесь лгать. – Где ларец? Я хочу это знать!
– В моем версальском доме, – сказала Андре и разразилась слезами; все ее тело сотрясала нервная дрожь. – В моем доме, где Волчий Шаг уже давно ждет меня. Я назначила ему прийти в одиннадцать.
Часы пробили полночь.
– Он ждет до сих пор?
– Да.
– В какой комнате?
– Его провели в гостиную.
– В каком месте гостиной он находится?
– Он стоит подле камина.
– А ларец?
– Он поставил его на стол. Ах!
– Что такое?
– Нужно поскорее выпроводить его. Граф де Шарни, который собирался вернуться только завтра, из-за сегодняшних событий переменил планы. Я вижу его. Он уже в Севре. Выпроводите сыщика, граф не должен его видеть – Ваше величество, вы все слышали. Где дом графини де Шарни в Версале?
– Где вы живете, графиня?
– На бульваре Королевы, ваше величество.
– Прекрасно.
– Ваше величество, вы слышали ее слова. Ларец принадлежит мне. Угодно ли королю, чтобы он был возвращен владельцу?
– Без сомнения, сударь.
И король, заслонив кресло, в котором сидела госпожа де Шарни, ширмой, позвал дежурного офицера и шепотом отдал ему приказания.
Глава 24.
КОРОЛЕВСКАЯ ФИЛОСОФИЯ
Это странное времяпрепровождение, избранное королем в тот самый момент, когда подданные подкапывались под его трон, эта любознательность ученого по отношению к удивительному явлению природы, выказанная в тот самый момент, когда Франция стояла на пороге важнейшего политического события – превращения монархии в демократию, это самозабвение монарха, оставившего попечение о собственных делах в разгар страшной бури, безусловно вызвало бы улыбку на лицах величайших мыслителей эпохи, уже три месяца бившихся над решением мучившей их проблемы.
За окнами дворца бушевал мятеж, а Людовик, забыв об ужасных происшествиях 14 июля, о взятии Бастилии, гибели де Флесселя, де Лоне и де Лосма, настроениях в Национальном собрании, готовом восстать против королевской власти, – забыв обо всем этом, предался разрешению вопроса сугубо частного, и разгадка этой загадки волновала его ничуть не меньше, чем судьба его королевства.
Поэтому, отдав гвардейскому капитану приказание отправиться за ларцом, он немедленно возвратился к Жильберу, который тем временем освобождал графиню от излишнего магнетического воздействия, дабы ее сомнамбулические конвульсии сменились спокойным сном.
Через мгновение графиня уже спала спокойно и безмятежно, словно младенец в колыбели. Тогда Жильбер одним движением руки открыл ей глаза и привел ее в состояние экстаза.
Тут перед доктором и королем предстала во всем своем великолепии изумительная красота Андре. Кровь ее, совершенно очистившись от земной скверны, отлила от щек, которые мгновением раньше окрашивала румянцем, а сердце начало биться с обычной размеренностью; лицо ее вновь побледнело и матовым цветом стало напоминать лица красавиц Востока; взор открытых чуть шире обычного глаз устремился к небу: слегка раздувавшиеся ноздри, казалось, вдыхали неземные ароматы, наконец, губы, в отличие от щек нисколько не побледневшие и сохранившие свой ярко-алый цвет, приоткрылись и обнажили два ряда жемчужных зубов, чуть влажных и оттого еще более блестящих.
Голову графиня с неизъяснимым, почти ангельским изяществом легонько откинула назад.
Казалось, будто ее неподвижный взгляд, устремленный в одну-единственную, очень далекую точку, достигает подножия Господня престола.
Короля это зрелище ослепило. Жильбер, вздохнув, отвел глаза: он не устоял против желания сообщить Андре эту сверхчеловеческую красоту, и теперь, уподобившись Пигмалиону, но Пигмалиону, который несчастен вдвойне, ибо знает о бесчувственности прекрасной статуи, был устрашен творением своих рук.
