Юлия Власова - Каллиграфия
И Франческо ринулся за дверь, да так, что только пятки засверкали. «В холодильнике на кухне, — судорожно думал он, — наверняка есть какие-нибудь таблетки. А если не таблетки, то порошки. Только б вода не была отравленной…»
По дороге на улицу Джулия едва не натолкнулась в коридоре на «сладкую парочку», когда Кристиан пытался вырваться из цепких объятий Люси. Сделав вид, что ее это не касается, Венто прошмыгнула мимо, поставив обоих в нелепое положение. Кристиан пробормотал скомканное оправдание, Люси часто заморгала, и в итоге они разошлись, подавленные и рассерженные. Вернее, это Кимура был подавлен и рассержен, а Люси, несмотря на неловкость, светилась, как отполированный чайник.
«Ну а мне-то что? — думала Джулия, сбегая по ступенькам в розарий Актеона. — Какая мне разница, что там между ними вспыхнуло или погасло? Моя радость — в километре отсюда, с плывущими над головою облаками, с жужжанием шмелей в душистой траве, с пространством в тысячи акров». Она мчалась на луг, а теплый ветер задувал ей за воротник, свистел в ушах и ерошил волосы. «Весна! Весна!» — пело всё внутри. «Весна!» — заливались птички в кустах олеандра.
Ей в лицо пахнуло эбеном и чабрецом, она остановилась… и шагнула в океан зелени и цветов, в иную вселенную, пестреющую мириадами оттенков, искрящуюся крыльями бабочек и стрекоз, звенящую перепевами жаворонков, полнящуюся гудением жуков и пчел.
Она вдохнула полной грудью, вдохнула так, как будто вынырнула на поверхность воды, так, как вдыхала каждый день после душной лаборатории, после утомительных экспериментов и не менее утомительных чаепитий в доме Актеона. Последнее время и ее, и Франческо стали угнетать нудные и бессмысленные разговоры в гостиной, однообразие, с каким Актеон повествовал о прежних своих успехах и жалел о крушении бизнеса. У него созрел новый план: он вложит средства в больницы и детские дома, он посадит на плантациях табак, он продаст часть своих имений на севере Крита… Его многословные рассуждения нагоняли на Джулию тоску.
Она расстелила под собою кофту, улеглась на нее, чтобы не запачкать волосы, и устремила взгляд в бездонную синеву.
«Как же хорошо, как привольно!» — думала она, медленно втягивая носом почти осязаемый воздух — так он был ароматен. Вдали от шума и суеты, вдали от срочных заданий и пустых разговоров… Ее окутывала нега.
Она приставила к глазу калейдоскоп, повертела так и эдак. Аризу Кей изобразила на корпусе скрепленные печатями свитки, карты первых мореплавателей, компас и лупу, а в узорную камеру поместила янтарные звездочки, сердоликовые крупинки, изумрудные полумесяцы и голубые колечки аквамарина.
«А ведь я могу хоть сейчас отправиться к хранительнице в сад, — подумалось Джулии. — И Кристиан не станет меня преследовать, как делал это всего месяц назад. Конечно, в Саду он обучал меня каллиграфии и боевым искусствам, в которых я весьма преуспела… Но порой так хочется побыть в одиночестве, и сейчас это „порой“ случается всё чаще. Если синьор Кимура переключил свое внимание на Люси, тем лучше. Наконец-то я могу почувствовать себя свободной…».
С тех пор, как Франческо размахивал топором, рубя пресловутое рождественское дерево на мелкие поленья, с тех пор, как Джейн на пару с Люси пела песни у камина, с тех пор, как были вручены подарки и зажжены ароматические свечи, прошла, казалось, вечность. Попав в дом Актеона, друзья словно забыли о своей миссии, и розыски мафиозного убежища к весне не продвинулись ни на йоту отчасти из-за того, что Кристиан был втянут в расследование преступлений, потрясших виллу, а отчасти из-за уроков греческого и лабораторных занятий, которые отнимали драгоценное время и которые из троих студентов не жаловал никто. Прибавить сюда болезнь Джейн, бездействие Джулии и, как она подозревала, увлечение Кристиана помощницей грека — и можно смело составлять отчет о том, почему операция по обезвреживанию мафии потерпела фиаско.
Но если оттепель на Крите и расхолаживала, то в волшебном саду, где всегда стояла одна единственная пора года, о миссии помнили и не уставали напоминать Джулии. Хранительница утверждала, что еще немного — и сад лопнет, как ореховая скорлупка, а Клеопатра делала такой жалостливый взгляд, что сердце кровью обливалось.
— Число спасенных детей, — говорила она, — растет не по дням, а по часам. И у меня попросту не хватает энергии, чтобы за всеми уследить.
На летучем островке Аризу Кей уже нельзя было расслабиться, как прежде: то тут, то там из-за ствола или в зеленой листве возникала черная мордашка, виднелась пара смышленых глаз или чей-то любопытный носик. И постоянно слышалась возня: кто-то сколачивал себе домик, кто-то рыл лопаткой землю, а кто-то карабкался на вишню.
— Ни одно волшебство с ними не совладает, — качала головой японка, и Джулия возвращалась на Крит в самом мрачном расположении духа.
«Сегодня, — думала она. — Сегодня я освежу память Кристиана». Но каждый раз у нее на пути вставало какое-нибудь препятствие, и только проницательный Франческо видел, кто ко всему этому причастен.
— Люси здесь постаралась, я уверен. За нею нужен глаз да глаз, — глубокомысленно говорил он. — Руку даю на отсечение, скоро она себя покажет!
И нет, чтобы остальным последовать его примеру и приступить к слежке за этой эксцентричной особой!
Но Джулия слежкам предпочитала поля и луга, а Джейн, по-видимому, доставляло удовольствие вадяться с температурой. Кристиан же вышел из строя по необъяснимым причинам, и теперь от него было не больше толку, чем от дворецкого: он вроде бы и присутствовал при разговорах, но витал где-то в своих мыслях. От него, может, и исходили мудрые замечания, но, как поется в известной французской песне, то были лишь «Paroles, paroles, paroles».[31]
«Завтра в лабораторию, — думала Венто, не отнимая от глаза калейдоскоп. — Завтра… Опять эти холодные стены, сумрачные коридоры и работники им под стать. Куда приятней выполнять курсовую в Академии».
Она хорошо помнила, как впервые оказалась у заведующего: ту отстраненность, с которой он принял ребят, ту безучастность, с которой он направил их к старшей лаборантке, и ту скупую лаконичность, с которой последняя провела с ними инструктаж по технике безопасности. Хотя, возможно, на впечатление Джулии повлияло своеобразие греческой речи.
Она мысленно представила себе образ Аризу Кей. «Что понапрасну суетиться? — любила повторять та. — О каждой минуте довольно своей заботы. Волнения о грядущем не дают в полной мере насладиться настоящим».
«Аризу, — думала она, — как удается тебе сохранять ум ясным, несмотря на все трудности твоего дела? Ты и каллиграф, и спасатель, и садовник в одном лице. Как великие каллиграфы древности, ты окружена почетом и уважением, а в твои чудодейственные силы верит всякий, кто с тобой знаком. Имея в руках одну лишь кисточку, японские мастера на столетия определяли развитие культуры, а ты одним росчерком кисти способна возродить надежду и обновить самого человека! Как бы я хотела быть твоей и только твоей ученицей…» — замечталась она и закрыла глаза. И в тот же момент кто-то заслонил ей солнце.
