Луи Буссенар - Подвиги санитарки
Перед палаткой стоял великолепный мул в расшитой золотом и серебром упряжи и накрытый роскошной попоной; на нем негус обычно ездил верхом. Здесь же находились лучшие воины, которые держали оружие правителя: ружье, саблю и щит. Над палаткой развевалось знамя с изображением его герба — лев с короной на голове держит в правой лапе обвитый лентами скипетр с крестом на конце.
Таким предстал перед Фрикет этот замечательный во всех отношениях человек, скромно именовавший себя Менеликом II, императором Абиссинии, королем королей Эфиопии, избранником Божьим, львом — победителем иудейского племени.
Наши герои приблизились к монарху. Тот заговорил с Баркой по-арабски:
— Кто ты такой?
— Слуга находящейся пред тобой докторши.
— Эта черная женщина — доктор?
— О нет, великий государь, она вовсе не черная, она белая, из Европы.
— Клянусь Богом, ты что, смеешься надо мной? Я же вижу, что лицо ее чернее моего!
— Она сама превратила себя в негритянку, чтобы сбежать от этих проклятых итальянцев.
— Как хитро придумано… Так ты говоришь, она белая?
— Да. Впрочем, ты можешь расспросить ее сам, она тебе все расскажет.
Негус приказал привести переводчика, хорошо говорившего по-французски, и с его помощью принялся расспрашивать девушку.
Фрикет отвечала очень четко и ясно; она коротко рассказала о своих приключениях в Японии и на Мадагаскаре, затем поведала о бегстве из Массауа. Негус заинтересовался именно этой последней историей. Он спросил у француженки, когда и как она собирается вновь обрести свой прежний цвет кожи и опять сделаться белой женщиной. Та объяснила через переводчика:
— Это очень просто, если под рукой есть все необходимое.
— Что ты имеешь в виду?
— У тебя есть врачи?
— Нет.
— А кто же лечит твоих больных и раненых?
— Все понемногу… и я сам лечу, и колдуны тоже.
— Значит, у тебя нет лекарств, которые применяют белые врачи?
— Есть! У меня есть походные аптечки — и те, что мы взяли у итальянцев, и те, что мне отовсюду прислали мои друзья.
— Отлично! Дай мне, пожалуйста, одну из них. Там я точно найду то, что нужно.
— И ты снова станешь белой?
— Да, конечно.
— Трудно поверить… Если у тебя получится, я буду считать тебя лучшим врачом на свете… И сразу же сделаю главным врачом своей армии.
— Зачем так восхвалять мои скромные таланты?..
Приказы Менелика выполнялись без промедления. Одно слово, движение — и вмиг появились два ящика с лекарствами. Негус велел Фрикет разместиться в его палатке и заняться тем таинственным превращением, которое его столь интересовало. Ничуть не смутившись, француженка преспокойно воспользовалась императорскими покоями, поставив условие, что никто не будет ей мешать или подглядывать. Менелик пообещал, что никто не подойдет к палатке, и даже сам он, желая подать пример остальным, скромно удалился.
Фрикет отсутствовала всего несколько минут, а негусу они показались часами… В это время произошло важное событие, которое отвлекло внимание Менелика.
Со стороны Макалле прогремел пушечный выстрел. Затем наступила тишина.
Вскоре примчались всадники с долгожданным известием:
— Над Макалле вывесили белый флаг! Итальянцы хотят капитулировать!
Негус и вся его армия ликовали. Наконец-то гарнизон, лишенный пищи и воды, сдался на милость победителя. Этот всесильный монарх, черный аристократ, осмеянный итальянцами, проявил поистине замечательное великодушие, которым вряд ли смогли бы похвалиться самые цивилизованные властители. Он показал себя милосердным и добрым. Он мог бы подвергнуть побежденных унижениям и пыткам. Вместо этого он оказал им военные почести, чтобы смягчить горечь поражения, и дал воду и пищу, чтобы те утолили муки голода и жажды.
Менелику пришлось принимать парламентариев, обмениваться конвенциями[163], вокруг него суетились приближенные. За всеми этими делами он все же не забыл о Фрикет.
Увидев ее наутро, негус поразился.
— Не может быть! — воскликнул он, не веря собственным глазам. — Ты и есть вчерашняя негритянка?
— Конечно! — ответила через переводчика девушка.
— Но твоя кожа стала совсем белой… Кто бы мог подумать! Я не могу поверить своим глазам.
— О, это было совсем нетрудно. Мне только надо было как следует помыть мою черную кожу, и я снова стала француженкой, которая любит твой храбрый народ за то, что он мужественно сражается с итальянцами.
— Мне нравятся твои слова, мадемуазель. Я тоже люблю Францию, твою прекрасную и великую страну.
Затем император вспомнил о данном накануне обещании; слишком слабые знания химии не позволяли ему догадаться об истинной причине ее метаморфозы:
— Мадемуазель, вчера я дал слово назначить тебя главным врачом моей армии… Мой приказ действителен с данной минуты! Я дарую тебе это почетное звание, которое для меня равно генеральскому… Ты будешь получать генеральское жалованье, тебе будут оказывать генеральские почести. Ты будешь врачом и моим, и моей супруги, императрицы Таиту, ты будешь лечить раненых…
Затем монарх повернулся к свите и громко провозгласил:
— Такова моя воля!
Фрикет, слегка ошеломленная неожиданным поворотом событий, не растерялась; она ответила африканскому правителю взволнованной речью, в которой поблагодарила его за доброту и щедрость.
Негус улыбнулся и вместо ответа протянул ей руку. Они походили на политиков, заключивших между собой удачный договор, которые, обменявшись дружеским рукопожатием, немедленно расходятся в разные стороны по своим делам. Менелик отправился в Макалле, чтобы лично присутствовать при капитуляции крепости. Фрикет сразу же серьезно взялась за организацию медицинской службы. Благодаря своему важному положению в абиссинской армии, она могла командовать и распоряжаться по собственному усмотрению.
Француженка немедленно обратила все силы и способности на благо раненых, о которых никто особенно не заботился; эти несчастные страдали и умирали без стонов и жалоб, покоряясь судьбе.
Негус приставил к ней для помощи того самого переводчика, который прекрасно говорил по-французски. Он отдавал приказы и распоряжения Фрикет и следил за их исполнением.
Барка по-прежнему вел хозяйство, ухаживал за мулами, занимался аптечкой, поочередно становился поваром, посыльным, санитаром, солдатом… словом, вникал во все дела и везде оказывался очень кстати. При этом он сохранял достоинство, умел внушить к себе уважение и заставить слушаться тех, кто находился у него в подчинении. Алжирцу дали коня с прекрасной упряжью, ружье, саблю; он чувствовал себя наверху блаженства, когда ехал во главе эскорта своей госпожи.
