А Чжимбэ - Сокровища Мельк-Тауза
Что произойдет в храме?.. Может быть, к шейхам и факирам явится сам Мельк-Тауз и будет говорить с ними? Может быть, Мельк-Тауз совершит для них какие-нибудь чудеса, которых не удостоились видеть не только простые миряне, но даже кавалы и кочаки?
Все дальше и дальше уходят паломники, а мысль цепляется за святое место и не хочет расстаться с ним.
В храме Адэ, на небольших глиняных табуретках, сидели эмир, все шейхи и пиры. Факиры, одетые в особые шапки и балахоны, пели и плясали перед ними. Но скучны были пляски святых людей и однообразны их песни. В плясках и песнях кавалов больше захватывающего исступления и дикой страсти.
Зевает эмир. Устало смотрит и слушает главный шейх. После перенесенных святых трудов они имеют право на более веселый отдых и более занятное развлечение.
Глаза эмира остановились на одном из факиров с темным чугунным лицом и жгучими пристальными глазами. Он не пел и не плясал, как другие. Его босые, грязные ноги топтались на одном месте, а сам факир не двигался.
— Кара-баш[15], что же ты не повеселишь нас? — спросил эмир черного факира: — Или твоя святость железными путами легла на ноги и не позволяет им двинуться?
— Для моего танца нужно много места, и я жду, пока оно освободится!.. — с лукавой улыбкой ответил черный факир.
Эмир нетерпеливо махнул рукой; крутившиеся пред шейхами факиры сразу остановились и прекратили свое завывание.
Кара-баш подобрал балахон, изогнулся и выставил зад, прикрытый рваными грязными тряпками.
Зрители насторожились от странного поведения факира и с недоумением выжидали.
Двигались грязные ноги факира и выстукивали странную дробь. Вдруг ноги замерли, но зато зад пришел в необычное движение.
Кара-баш во время своих скитаний видел танец живота. Святая голова факира не лишена была некоторой сообразительности, и танец живота Кара-баш превратил в танец зада. Уединившись в пустынные места, он молился там и упражнялся. Упражнения Кара-баша оказались чрезвычайно успешными. Никогда храм Адэ не слышал такого неистового хохота. От смеха дрожали стены и сотрясался пол. Эмир свалился с табуретки и катался по полу, оставляя мокрые следы. Визгливым детским смехом и слезами заливался главный шейх. Некоторые из шейхов и пиров ржали, как вырвавшиеся на волю сытые лошади.
А Кара-баш продолжал показывать свои достижения. Танец дополнялся уморительными жестами и мимикой.
Но нельзя смеяться без конца. Сильный смех утомляет так же, как утомляет напряженный труд.
Когда Кара-баш закончил свой танец, большинство уже не смеялось, а устало отдувалось и оправляло одежды.
Развлечение закончилось дележом денег. Эмир забрал большую часть выручки себе, среднюю передал шейхам и пирам, а меньшую — факирам.
На этот раз деньги делились без обычной сосредоточенности и алчности. Внимание большинства все еще было приковано к Кара-башу.
— Знаменитый факир выйдет из тебя!.. — говорили многие и поощрительно хлопали Кара-баша по плечу. — Это сам Мельк-Тауз научил тебя такому танцу.
Многие не сомневались, что Кара-баш станет большим святым.
Эмир ссыпал забранные деньги в мешок и направился к выходу. Шейхи, пиры и факиры разбились на две группы и делили предоставленные им медяки.
У дверей храма эмир свистнул, и со двора на свист прибежала свита. Эмир передал одному из кавалов мешок с деньгами и произнес:
— Я не видел шейха Юсуфа. Где он?
— Он лежит в одной из тех мазанок!.. — отозвался ближайший из кавалов.
Эмир ухмыльнулся.
— Пусть полежит и отдохнет!.. — произнес он язвительно. — Скоро я созову суд равных, и тогда он заговорит.
Эмир в сопровождении кавалов пешком добрался до своего жилья. Он высыпал на ковер принесенные деньги и заставил кавалов подсчитать их, а сам сидел перед деньгами и зорко следил за тем, чтобы какой-нибудь медяк случайно не прилип к чьим-нибудь жадным рукам.
Кавалы всячески старались проявить свое усердие и заботливость о добре эмира. Каждый из них хотел снискать благоволение своего владыки, так как милость эмира сулила сытость и богатство. После праздника джамаи один из синджаков должен был направиться на север. Ему предстояло длинное путешествие. Он должен был пройти чрез границы и побывать у всех иезидов. Каждый иезид должен был сделать синджаку пожертвование, смотря по состоянию, так как шейх Адэ, сделав из меди семь синджаков, сказал:
— «Вот мои образа, — их будут ежегодно вывозить к вам. Все, что вы перед ними положите, вы дали мне».
Но эмир не в состоянии был объехать все провинции и собрать подать, и право сбора дани давалось им на откуп кавалам. Вместе с синджаком кавалы брали с собой пилюли «земзем» и торговали ими. Аренда синджака была единственным доходом кавалов.
Обычно эмир задолго до выхода синджака начинал торг с кавалами, но теперь он почему-то молчал.
Свита недоумевала.
— Что означает это молчание?.. Уж не сдал ли эмир это право кому-нибудь потихоньку от других?
Но если бы торг состоялся и кто-нибудь из кавалов завладел синджаком, то об этом было бы известно.
Когда подсчет денег был закончен, один из наиболее приближенных кавалов решил заговорить с эмиром о предстоящем путешествии синджака.
— На севере скоро будет очень холодно. Чтобы попасть туда и перебраться чрез высокие горы, надо поторопиться, — начал издалека кавал.
Эмир выслушал кавала и ничего не ответил.
Все кавалы сидели пред эмиром на корточках и с жадным вниманием следили за лицом владыки. Но лицо это было холодно и сосредоточено, и нельзя было понять, о чем думает эмир.
Начавший разговор кавал почесал в голове, потом за пазухой, подумал и решил поставить вопрос яснее.
— Тот, кто пойдет на север с синджаком, должен подготовиться. Путь длинный и тяжелый, — сказал он.
Кавалы тихими возгласами выразили свое согласие с говорившим.
Но эмир внимательно выслушал и эту фразу и также промолчал.
Кавал недоумевал. Что-то случилось с эмиром. Он никогда не был таким. Раньше для разговора о деньгах эмира можно было разбудить в любой час ночи, и он с удовольствием стал бы беседовать на эту тему до утра и не уснул бы. А теперь эмир молчит и не отзывается на все подходы к щекотливому вопросу.
Кавал усиленно чесался и так же усиленно соображал, как бы снова завести разговор на интересующую всех тему, не показавшись слишком назойливым.
— Слушай, эмир, какой откуп ты думаешь взять за этот синджак?.. — выдавил, наконец, из себя вопрос кавал.
Эмир посмотрел на канала, подумал и ответил:
— Этот синджак я не дам на откуп!
