Татьяна Догилева - Жизнь и приключения Светы Хохряковой
Кончита слова не могла произнести от изумления. А Фаробундо окончательно добил ее, заявив, что забирает меня на ночь к себе, чтобы нормально отоспалась и поела.
– Кофе и правда был хорош, – закончил он и выложил на стол монетки. Кончита замахала руками.
– Не обижайте меня, сеньор Фаробундо. Берналь будет счастлив, узнав о вашем посещении.
– Тогда купи себе мороженого. Порадуй старика. Мне будет очень приятно угостить такую красавицу и умницу. – Он щелкнул пальцами, и лицо Кончиты зарделось, она даже прижала ладони к щекам. Видно, редко доставались ей такие комплименты.
У Фаробундо был мотоцикл с прицепом. Я села на сиденье, обхватив водителя сзади. Он предупредил, что дорога неважная. Мне показалось, что это была не дорога, а жестокий аттракцион, я пару раз чуть не вылетела из седла, и как только мотоцикл остановился – меня сразу вырвало. Мне было очень плохо, я с трудом стояла на ногах, а люди и предметы расплывались, как будто от жары плавились. Люди… Я имела в виду Фаробундо и Бабу-ягу, которая сидела каменным изваянием перед потухшим костерком. Я даже подумала, что у меня галлюцинации. Точь-в-точь у нас в театре была такая – седые длинные лохмы выбивались из-под черного платка, лицо темное-темное, а когда она открыла рот, приветствуя Фаро, обнаружилось во рту два зуба – снизу и сверху. Я поняла, что меня сейчас зажарят на костре и съедят. Но ни страха, ни желания сопротивляться такой жуткой перспективе в организме не возникло, ему было по фигу, и он, организм, рухнул, где стоял, и скрючился.
– Больную привез, бабушка Мейра. Надо помочь.
Баба-яга кивнула и что-то сказала. Фаробундо взял организм на руки, поднес к старухе, положил туловище на землю, а голову ей на колени. Старуха тотчас прижала свои костлявые ладони к моей бедной лысой голове и стала поглаживать. Я закрыла глаза, давно меня никто не гладил по голове с такой нежностью. Боль начала проходить, а я почему-то стала почмокивать, как младенец, и вскоре уснула. Спала я, видимо, недолго, проснулась от дикого голода, и мне сразу протянули кружку с горячей, очень жидкой кашей, я невежливо схватила ее и быстро, почти в один глоток выпила. В животе приятно заурчало, и я пришла в себя окончательно.
Старая Мейра сидела на низкой скамеечке перед небольшим костерком и с удовольствием попивала из своей кружки кашицу, Фаробундо был занят тем же, только глядел на меня.
– Ну как? – спросил он, встретив мой взгляд.
– Потрясающе!
– За это вымоешь всю посуду.
– За это я сделаю что угодно.
Мейра, доев свою кашу, протянула пустую кружку мне. Я осталась сидеть рядом с ней, ожидая, когда Фаро закончит трапезу. Он не торопился, потом задумчиво произнес:
– Бабушка Мейра, а не поможешь ли еще одной беде? Пепа сильно ударилась головой и ничего не помнит. Может, ты это исправишь?
Старуха повернулась ко мне и с удивлением спросила:
– Совсем ничего не помнишь?
Мне ничего не оставалось, как ответить:
– Совсем ничего.
Но в голосе моем звучала мольба. Похоже, Мейра ее услышала, усмехнулась и велела положить снова голову на колени. Я повиновалась, трепеща от страха и жгучего интереса. Она погладила меня и вдруг влепила довольно ощутимый подзатыльник.
– Поняла, за что? – прошепелявила старуха.
– Да, – ответила я.
– Ты из очень далекой страны. Я такой страны не знаю. Убежала из-за врагов. У тебя там много сильных врагов. Ты убежала. Потом жила здесь среди воды. Но жила плохо. Тебя обижали, и ты уплыла на плоту, тебе кто-то помогал. Большой камень ударил тебя по голове, но ты выжила. Сейчас побираешься в Лиане.
Мейра закончила монолог, вытащила откуда-то трубку и начала ее раскуривать. Я завороженно смотрела на нее. А Фаробундо, похоже, не удовлетворился полученными сведениями и с досадой сказал:
– Побирается, да все как-то неудачно. Ей бы делами какими заняться. Чем ты там у себя на родине занималась, кем работала?
Мейра посмотрела на меня и объявила:
– Она пела и играла с куклами.
Фаро опять остался недоволен:
– Что значит пела и играла с куклами? Богачка, что ли?
– Нет, бедная, – пыхнула трубкой Мейра.
– Иди мой посуду, – приказал мне Фаро, видимо, чтобы пошептаться со старухой наедине. Я собрала кружки и котелок. – Вон таз и ведро, – подсказал он, и я направилась в указанном направлении и занялась делом.
Фаро приставал к старухе, она отвечала односложно, а потом закрыла глаза и уснула или сделала вид, что уснула. Фаро постоял, понял, что ничего не добьется больше, и недовольно крикнул мне:
– Чего копаешься?
– Я готова.
– Тогда поехали домой.
Я молча забралась на мотоцикл. Теперь ко мне вернулись зрение, слух, обоняние и любопытство, и я жадно рассматривала окрестности. Похоже, это была деревня, но совсем не такая, как наши. Дома стояли очень далеко друг от друга, окруженные полянами и маленькими плантациями разных деревьев и кустарников. Но наблюдать пришлось недолго, скоро мы свернули на наезженную широкую тропиночку и очутились перед деревянным домом на сваях.
– Приехали, – сказал Фаро. – Добро пожаловать.
Я слезла с мотоцикла и обалдело уставилась на дом. Дом-то был как дом, ничего примечательного, я такие видела всюду в Лиане, но этот стоял почти на берегу озера, укрытый могучими старыми деревьями от солнечных лучей. Картинка была настолько прекрасной, что я завизжала от восторга и со всех ног, забыв обо всем на свете, побежала к воде. Не раздеваясь, забежала по пояс в озеро, вода была прохладной и абсолютно прозрачной, я нырнула с головой, а потом поплыла. Я плавала и плавала, ныряла, просто лежала, бултыхалась, пока Фаробундо не закричал:
– Вылезай немедленно!
Я вернулась и вылезла на берег, распласталась на песке и сказала:
– Блаженство!
Фаробундо захохотал:
– Какая же смешная! А тощая – ужас!
Одежда облепила тело, ткань была тонкая, просвечивала, так что я валялась, считай, голая. Но мне было по фигу, я была счастлива.
– Вставай! Пойдем, переоденешься. Поищу что-нибудь из своего!
Внутри дом оказался очень приятным. На редкость убранным, чистым, обставленным недорогой местной мебелью. Состоял он из просторной кухни – она же столовая, комнаты Фаро и еще одной маленькой, где стояла только кровать и маленький платяной шкаф без зеркала.
– Это твоя комната. В шкафу – одежда. Поройся, подбери чего-нибудь, – сказал Фаро и оставил меня одну.
Я открыла дверцы шкафа. В одном отделении висели рубашки, костюм темно-синего цвета и камуфлированная форма. А в другом – на полочках были майки, белье, шорты, на самых нижних аккуратными стопочками были сложены какие-то тряпочки и старые рубашки, которые хозяин, видимо, не носил уже. Именно там я и стала рыться. Обнаружила для себя гавайскую рубашку без рукавов и разорванные по шву камуфляжные шорты или мужские трусы.
