Ольга Репьева - Необыкновенные приключения юных кубанцев
Держась несколько впереди, Андрей стал оглядываться чаще — якобы для того, чтоб не отрываться, а на самом деле — из интереса, каковой начинала вызывать в нём новая знакомая. Оказывается, вовсе она не «подлая», как обозвал он её про себя там, в балке. Скорее, дажеть красивая. Токо больно уж нежная с виду. Сказано — городская: проходит лето, а она загореть не успела…
Марта, полагая, что привлекает внимание своим жалким видом, в ответ смущённо улыбалась, говоря про себя: не думай, я вынесу это испытание — и бег, и жару, и любые трудности!
— А ты чё, в марте, что ли, родилась? — пристроившись о бок и намеренно сбавив темп, спросил он.
— Почему так решил?
— Да у нас это самое… тёлочку корова в марте привела. Ну, мы её так и назвали — Марта. Я и подумал…
— Скажешь, тоже!.. — улыбнулась она. — Просто мне дали чисто немецкое имя.
— Поп, что ли?
— Почему? Мама с папой. А они по национальности немцы.
— Ка-ак — немцы?.. Ёк-карный бабай! — Андрей резко остановился. — Ну и лоп-пух же я!
Марта, проскочившая немного дальше, вернулась озабоченная:
— Что случилось? Что-нибудь забыл?
— Наоборот — вспомнил, — холодно произнёс он, поставив сумку к ее ногам. — Забери и возвращайся: тебе со мной нельзя.
— Нельзя? Но почему-у?
— Долго объяснять… Вобщем, я передумал.
Ошеломлённая неожиданным поворотом дела, Марта, казалось, лишилась дара речи. Недоуменно смотрела, как, набычившись, удаляется её ещё мнуту назад дружелюбно улыбавшийся единомышленник, к которому она успела проникнуться благодарностью и симпатией. Какая ж муха его укусила вдруг?..
Но вот он остановился, словно одумавшись. Помедлив, развернулся и, глядя под ноги, ускоряя шаг, затрусил в обратную сторону. Пробегая мимо, на неё даже не глянул. На этом её оцепенение кончилось, она кинулась следом, решительно остановила:
— Объясни же, что случилось… Не молчи! Отказался от поиска?
— Ничё не отказался! Вот токо сбегаю за рубахой.
— Но ведь я же взяла и для тебя! …
— Ну, это самое… Вобщем, я ещё сёдни не завтракамши.
— Я и поесть прихватила.
Запас причин был явно исчерпан, а истинную называть не хотелось. Выручили босые ноги — именно их разглядывал он всё это время:
— Кроме того, я забыл про обувку, а там знаешь, скоко разных колючек!
— Почему ж не сказал мне во дворе? — не сдавалась и она. — И я не сообразила, а дедушкины чувяки были бы тебе в самый раз. Хочешь — сбегаю? Сам ведь сказал: дорога каждая минута.
Не хотелось Андрею иметь дело с незнакомыми немцами, но все возможные отговорки были исчерпаны. Ничего не оставалось, как выложить правду в глаза.
— Ежли хочешь знать, то я немцам не доверяю.
— И мне тоже? Но почему? — искренно удивилась она.
— А ну как вы заявились к нам на хутор, чтоб шпионить на фрицев, когда придут.
Пальцы, крепко державшие его руку, враз разжались, лицо потускнело, на глазах сверкнули слёзы. Спросила голосом, дрожащим от обиды:
— Ты так решил потому, что мы одной с ними национальности? Раз серый, значит, волк — так по-твоему?
— Ну, не совсем так. Про тёть Эльзу, что жила до вас, я бы плохо не подумал, хуть она и немка. Их все у нас знают. Но они с Рудиком куда-то делись, а на их месте — вы. Почему?
— Тётя Эльза — мамина сестра, они даже двойняшки… — Слёзы капали с её ресниц, растекались по щекам, но Марта говорила без всхлипываний, лишь подрагивавшие губы выдавали глубину её обиды, — Они уехали потому, что на них могли донести фашистам. Или ты не знаешь, что дядя был у вас секретарём партячейки?.. А там, где они сейчас, их никто не знает.
Андрей вспомнил, что отец Рудика действительно был, как говорили, партейный; он в числе первых ушёл добровольцем на войну. Ежели всё так, как она говорит, то на этот раз погорячился он.
— А твой где отец? — поинтересовался, заметно подобрев.
— Мой папа тоже красный командир и воюет против фашистов!
— Ну, ежели так, — пошёл на попятную, — то извиняюсь. Беру свои слова назад.
Однако теперь Марта, отвернувшись, заходилась энергично всхлипывать, тереть глаза и шмыгать носом.
— Здрасьте, опомнилась!.. — Дотронулся до плеча, принялся успокаивать:
— Не плачь. И не обижайся: не за себя я испугался, за него. Больше не буду, слышишь? Идём, а то зря время теряем. Видишь, я уже выражовываюсь правильно.
— А как же с обувкой? — улыбнувшись сквозь слёзы и перестав всхлипывать, напомнила она.
— А, ерунда, не привыкать!
Обидное недоразумение было так же скоро забыто, как и возникло, а потерянное время решили наверстать бегом. Большая половина проезда оставалась уже за спиной, когда Марта начала-таки отставать; он подал руку:
— Потерпи, вон уже и край виден. Выскочим из этого пекла, а там должен быть свежий ветерок.
Но добежать до краю не получилось: в нескольких метрах от него Андрей сам, выронив её ладошку и несколько раз прыгнув на одной ноге, сел вдруг посреди дороги.
— Что с тобой, ногу подвернул? — испугалась Марта, видя, что держится за стопу.
— Да вот, ёкарный бабай!.. — показал осколок бутылочного стекла; из подушечки большого пальца сочилась кровь. — От же не везёт — обратно задержка!..
— Зажми ранку и подержи, я — сейчас, — посоветовала она, схватив сумку. Порывшись, достала из неё свёрток, быстро развернула — в нём оказались бинты, ватные тампоны, пузырёк с коричневым содержимым и небольшие блестящие ножницы.
— Ну ты, Марта, даёшь! — удивился пострадавший. — Откуда у тебя всё это?
— У меня мама доктор. Отпусти-ка палец. Ну вот, уже и не кровоточит. — Смочив ватку потом с его лица, протерла ею пораненый палец и смазала порез йодом; ловко забинтовав, стала укладывать принадлежности.
— Если почувствуешь, что повязка ослабла, сразу скажи: надо, чтоб не слетела, а то всё насмарку. Не забудешь? — предупредила, управившись.
— Постараюсь. Спасибо. Это самое… — окинул её взглядом. — У тебя что заместо платья?
— Шаровары до щиколоток и кофта с длинным рукавом.
— Не белая, случайно?
— Голубая, а что?
— Белое сильно заметно, а это в нашем деле нежелательно. Давай-ка заодно и переоденься.
— Ты прав. — Доставая свои вещи, сообщила: — А тебе с длинным рукавом ничего не нашлось, кроме вот из маминого гардероба. Пройдёт? — показала нечто цветастое и на пуговицах спереди.
— Впольне. Токо я надену потом, а то жарко.
— Слово «вполне» пишется и произносится без мягкого знака, — поправила она уже в который раз произношение и добавила: — А ещё я положила тебе трусы.
— Это, как его… Тожеть мамины?
