Александр Буртынский - Искатель. 1978. Выпуск №4
Сын?
Он торопливо надел снятый с гвоздя полушубок. Мать, изловчась, успела помочь ему, застегнула пуговицу и на миг прильнула к его плечу, смахнула невидимую соринку… Он увернулся, поморщась, и, задержавшись на Андрее взглядом, нахлобучил шапку.
Даже не поздоровался! И хозяин дома отнесся к этому спокойно, словно так и должно быть. Нет, что-то в этом доме неладно. Лишь когда Андрей поднялся, Митрич сказал потупясь:
— Не осуждай, лейтенант… В другой раз посидим, дай бог. — И с усмешкой добавил: — Он-то даст. Он всем дает, и правому и виноватому…
— Мам, я пошел…
— Да чи долго ж мне ждать? — глухо, с затаенной слезой вырвалось у хозяйки. Но тут дверь распахнулась, и на пороге встала медвежья фигура в дубленом полушубке со старшинскими погонами. Довбня! И с ним незнакомая девчушка в белой заячьей дошке, в красной вязаной шапочке. Смешливые карие глаза, нос в конопушках.
— Вот, — прогудел Довбня, — соловейку на дороге поймал, к вам летела.
Степан посторонился и фатовато, с поклоном, снял шапку.
— Ты за мной? Ключи от клуба я вчера унес случайно…
— Не, сегодня не пиийду. — Степан, потупясь, помял шапку. — Я до твоего отца, нам же денег на костюмы до сих пор не… как-то… не выделювал поссовет.
— А надолго?
— То от его зависит. Ты иди. Мы поговорим сами.
— Как знаешь…
— Собрался — шагай, — хмуро сказал Митрич. — Раз дело ждет.
— Обойдемся без советов, — буркнул Степан, не глядя. — На работе командуйте, там у вас и совет и власть.
Хозяйка, заметавшись, ухватила сына за рукав, видно, хотела удержать, другой рукой полуобняла девчонку, но Степан грубо вывернулся, так что мать едва не упала, и толкнул дверь.
Девчонка, раскрасневшаяся на ветру, точно и не заметила заминки, сняла шапочку, рассыпав по плечам каштановые волосы. Хозяйка торопливо принялась снимать с нее дошку. Довбня между тем похлопывал красными с мороза лапищами:
— Ну, Митрич, принимай гостя незваного. — Гранитно-розовое лицо его сдержанно сияло… — А, и лейтенант здесь?! — словно бы сейчас лишь приметил. — Или опоздал к обедне? — Довбня деланно засмеялся. — Хотя, тут и не начиналось, на столе пусто. А я к вам заходил, товарищ лейтенант, рад, что встретил. Как говорится, на ловца и зверь…
«Ого! — подумал Андрей. — Обращение строго по форме».
Митрич снова сел, хозяйка завозилась у печи. Андрей спросил дотошного Довбню, зачем понадобился, не случилось ли чего чрезвычайно важного. И при этом назвал его «товарищем старшиной».
— Так, ничего особенного, — старшина потрогал усы, зыркнув исподлобья. — Пойдемте прогуляемся. Если, конечно, будет ваша воля.
— Воля будет.
— А может, все ж таки обождете? — неожиданно вмешалась хозяйка. — Совсем забыла про вареники, подогрею! А кой-чого к ним. Мало ли… Ветрюга на дворе! Вот и Стефка с нами посидит, все ж таки не чужая нам.
Стефа нахохлилась, покраснела, отчего на переносице у нее густо взошли конопушки. Митрич молчал, не удивившись воспламенившемуся гостеприимству жены.
— Нет уж, извиняйте, — сказал старшина, — не то время, служба… Вот с командиром походим, подышим воздухом.
Хозяйка развела руками да так и не опускала их, пока они шли к дверям. У порога Митрич тронул Андрея за рукав:
— Еще увидимся, лейтенант.
А Стефка совсем по-детски улыбнулась, кивнула Андрею, как бы присоединяясь к словам Митрича.
Они вышли на мороз. Утром соломенные хатки уже не казались такими таинственными, как вчера, хуторок пламенел под лучами солнца.
Старшина вынул свой знаменитый кисет. «И что он, собственно, бегает за мной? — подумал Андрей. — Заходил — не застал. Может быть, его приход связан с постоем у Фурманихи: еще потребует вежливенько сойти с квартиры, где ребята так славно устроились, выделит в клубе какую-нибудь холодягу, топи ее. Черт его знает, какие тут у них порядки».
— Какой-то он чудной, председатель ваш.
— А что? — Старшина бросил на Андрея быстрый взгляд.
— Грустный старик, точно больной. И жена…
Старшина ответил не сразу, молча свернул по тропе к оврагу, к наезженной дороге. Лейтенант все еще не понимал, куда он его ведет.
— Какой он старик? С такой бабой и слон не состарится.
Андрей кивнул неопределенно.
— Это ж не баба — черт. Сколько я ее знаю, еще с тридцатого, писарскую дочку. За самим войтом замужем была. Они ведь, начальство, за свой круг не ступали. А войта кабан пришиб на охоте. Вот и взял ее Митрич, простой объездчик, с парубков сох по ней. С дитем взял.
— Так Степан не родной ему? То-то вид у него не деревенский.
— Деревенский — не деревенский! — буркнул старшина. — Думаете, раз деревня, так лапоть. Культура, она в душе человека, а не в должности.
— Вообще да…
— Вот так… А ее, видно, до сих пор червяк точит. Вроде бы в дар себя принесла, принцесса. — Довбня сплюнул. — Баба, темная душа.
Говорил он нехотя, как бы по долгу службы вводил в курс, в голосе все еще похрипывало, и Андрей поспешил сменить тему, безотчетно переводя разговор на Степана: чем-то он приковал его. Знакомое лицо… Почему-то вспомнился вчерашний вечер, стопка белья, взятая в постирушку у Степы.
— Дружит с Настей?
Довбня нахмурился.
— Может быть… По холостяцкому делу захаживал. Со Стефкой-то не просто, там жениться надо. — И неожиданно улыбнулся. — Стефа кружок в клубе ведет. Хорошо спивает, прямо соловей.
— А в войну что он делал, Степан?
Старшина, прищурясь, скосил глаза:
— Где-то у тетки, что ли, в дальнем селе, от мобилизации ховался. Потом Митричу помогал, как связник. Он, Степа-то, мальчик занозистый, да характеру нет. Мамкин сын. Когда-то, при панстве, вьюношей наших, хохлов, возглавлял, когда по дедовой писарской протекции во Львове учился в университете, молодежным кружком командовал. Книжки они там читали, одним словом, культуру свою отстаивали. Батьки гнулись в три погибели, а он, вишь, в паны выбивался… Ну, в тридцать девятом первый курс кончил, а тут комсомол открылся, он и там, видно, хотел покомандовать, а его и не приняли вовсе, ха-ха… В комсомол-то ему бы Митрича фамилию взять. Не захотел — гонору полны штаны, весь в мамашу.
Довбня нет-нет и взглядывал на Андрея, видно, дорожил произведенным впечатлением: мол, все он тут знает и всех — насквозь.
— Вот они втроем и печалются.
— То есть как?
— А так: батька из-за этой карги, карга из-за неудачного браку, а сын… Летом во Львов ездил на заочный поступать. А пока ошивается завклубом. Видно, бог роги не дал, языкатый он, всякую трепню заводит про самостийность, дурило… Ну, они-то к выстрелу отношения не имеют! — Глаза Довбни пытливо сузились, Андрей понял, что тут-то и есть самое главное: кажется, Довбня видел в нем соперника по розыску, дорожил престижем местной милиции. — Вы же по этому поводу заглянули к Митричу. Можно ж было бы и на работу в будний день…
