Минель Левин - Граница
За океаном заканчивались последние приготовления.
Джим Кент познакомился со своим будущим компаньоном — Горевым. Ему показали его в глазок на дверях мрачной, как тюремная камера, комнаты. Принимались все меры предосторожности. Только в определенном месте и в условленный час помощник узнает своего шефа.
Несмотря на короткое «свидание», Кент хорошо запомнил гибкого человека с красивым, словно выточенным лицом. Показалось даже, что когда-то уже виделся с ним. И натренированная память сразу воспроизвела, где это было: Варшава, тысяча девятьсот сорок четвертый год. Советская Армия подходила к городу. Они встретились на аэродроме после колоссального взрыва, который Горев (тогда эсэсовец Курт Бергер) произвел по приказу немецкого командования.
Джим остался доволен помощником: это был отчаянный парень.
А вечером ему принесли мишень, продырявленную в середине. Кент легко определил, что одну дырку проделали в мишени пять пуль. Так стрелял Горев.
Часом позже состоялась последняя встреча с генералом. В его глазах Джим Кент ясно прочел, что задание обязательно должно быть выполнено.
Генерал в свою очередь увидел в спокойном взгляде агента, что тот либо справится с поручением, либо умрет.
— Вы нам нужны, — неожиданно мягко сказал генерал, — поэтому берегите себя. А теперь... — Он протянул Кенту золотые часы «Победа». — Поставьте стрелки на четверть седьмого... Вот так... Слегка надавите на корпус... и сдвиньте стекло влево.
В открывшемся пазе Кент различил ампулу.
Агента решили забросить через горы, откуда поступали утешительные известия от Фукса. Эти известия тщательно изучал Хьют, лысый человек с огромной головой. Ему было поручено руководить намеченной операцией.
Завертелась сложная разведывательная машина. На всем пути Кента выстроилась шеренга сообщников. Но самая ответственная задача выпала на долю Фукса.
...Он лежал на топчане и одну за другой курил сигареты. Хьют предупредил, что наступает час решительных действий и в случае успеха Фукс получит полковничьи погоны. Для этого стоило потрудиться.
Вилли Фукс вспомнил свой недавний разговор с Хьютом. Когда-то они вместе росли, были друзьями, а теперь Хьют по должностной лестнице ушел далеко вперед.
— Итак, ты снова поедешь в Азию, — говорил Хьют, — но уже не на тридцать восьмую параллель... Стране, где ты будешь работать, мы недавно выдали безвозмездную субсидию. Как видишь, дружище, контроль за экономикой страны, в которую ты попадешь, установлен. Подчеркиваю все это, чтобы ты не чувствовал себя одиноким на новом месте. Понимаешь?
Хьют подробно рассказал, как нужно себя вести в чужой стране, назвал явки.
— Главное, действуй решительней, — сказал он на прощание. — Ищи старых басмачей, они помогут. Для достижения цели любые средства хороши. Ты ведь опытный разведчик, Вилли, и мне ли тебя учить? А советскую границу и в этом месте нужно прощупать. Экспедиция за пропавшим болидом — прекрасная маскировка. В горах недавно упал метеорит. Постарайся найти. Понимаешь?..
Потом была необозримая, раскинувшаяся на сотни километров морская ширь.
Поблескивали на солнце белесые буруны. Теплоход, рассекая их, шел полным ходом. Фукс стоял на палубе и смотрел вдаль. Что ждет его впереди?
И вот — незнакомая земля. Свежий номер газеты, еще пахнущий типографской краской. Черным корпусом набрано:
«Наш народ верен мирной политике и желает установления дружественных отношений со всеми народами мира...»
Фукс порвал газету и выругался.
Да, черт возьми. Дела вовсе не так блестящи, как расписывал Хьют.
Утомительная дорога в горы — и никого, с кем можно было бы отвести душу.
С членами «экспедиции» Фукс познакомился позже. Для каждого из них установил обязанности и предупредил, что будет требователен.
«Экспедиция» развила кипучую деятельность. Она лазила по горам, что-то искала, попутно продавала местному населению виски, жевательную резину, а тайком фотографировала, и каждый час, каждую минуту наблюдала за советской границей. Всё казалось было в порядке.
Но, получив секретный приказ, Фукс задумался. Значит, очень большой человек должен был перейти границу, если ему, майору Фуксу, обещаны полковничьи погоны.
Глава четвертая
ЗАСТАВА В ГОРАХ
Горы окружали долину. За первой цепью вершин поднимались другие, еще более высокие и неприступные. Невозможно было определить, где они расступались, пропуская змейку шоссейной дороги.
Прижимаясь к скалам, белела обнесенная дувалом пограничная застава. Ветер трепал алое полотнище, прикрепленное к металлическому шпилю. Перед воротами — старательно выложенная из камней пятиконечная звезда. Чуть дальше — дорога, прегражденная полосатым шлагбаумом. У шлагбаума часовой — ефрейтор Гебридзе. На нем меховой полушубок и ватные брюки, заправленные в валенки.
Проверив сигнализацию, Гебридзе зашагал от ворот к шлагбауму. Туда и обратно...
Глаза скоро привыкают к темноте. Часовой различал громады гор. Как всегда, они казались ему ссутулившимися, ко всему безразличными. Он любил свои горы — веселые, заросшие лесом. А здесь были камни. Одни камни.
Ветер вздыбил снег. Гебридзе отряхнулся, провел ладонью по верхней губе и, нащупав щетинку усов, усмехнулся. «Настоящий мужчина! — скажет отец».
Подумал вслух:
— В Очамчире сейчас тепло...
И представил террасу, оплетенную виноградником, море, отца, выгружающего корзину камбалы.
...В Очамчире Гебридзе окончил среднюю школу, работал в колхозе. Оттуда его призвали в армию и направили на границу, где почти круглый год лежит на вершинах снег. На заставе Гебридзе возмужал и даже, совсем недавно, стал отращивать усы.
Сзади послышались шаги. Часовой узнал старшину Каримова и дежурного по заставе ефрейтора Петренко.
Каримов дослуживал срок и собирался домой. Недавно в районном центре он выиграл скачки. Выиграл к великому огорчению местных всадников, претендующих на звание чемпиона. Участвовал в скачках и он, Гебридзе, но в Очамчире люди лучше управляли парусом.
«Джигита из меня не получилось, но это не самая большая беда на свете! — рассуждал философически настроенный часовой. — Хотя не мешало бы...».
Выиграй скачки он, Гебридзе, а не Каримов, то он, Гебридзе, ловкий парень с такими красивыми усами, сделал бы то же самое, что и старшина. А Каримов всегда был на высоте положения в прямом и переносном смысле.
