Борис Солоневич - Рука адмирала
— Конечно, нет.
Николай поднял голову и пристально посмотрел на свою невесту.
Ну… а… а за границей?
Ирма и Сережа переглянулись и поняли, что действительно вопрос не так прост, и отмахнуться от него «ничегонеделаньем» было невозможно.
— За границей? переспросил студент. Чорт их знает, может, и есть. Откуда нам это знать?
— То-то: «откуда нам знать»? А я вот, брат, случайно знаю. Мне среди командиров флота много приходится крутиться, а из них многие и за границей побывали недавно. Иногда с ними и выпивать приходилось. Я хоть непьющий, а выпить могу подходяще, и вообще парень компанейский.
Так вот один такой заграничный парень в сильном подпитии рассказал мне, что недавно в Германии свадьба была: германский крон-принц женился на русской Великой Княжне…
— Так ведь же в Германии фашист Гитлер управляет! При чем тут «крон-принц»?
— Это по твоей студенческой полит-грамоте все просто выходит, а в жизни, видно, иначе. В Италии и король есть и рядом с ним диктатор Муссолини существует… А в Германии сыновья Императора Вильгельма на общих основаниях стране служат… И по старому «принцами» зовутся… Там, брат все иначе, чем у нас, в Совдепии! Но не в этом дело. Если принцы и принцессы женятся, об этом в газетах пишут, значит, наши русские Великие Князья и Княжны существуют и теперь… И если уж выполнять волю Императора, как следует — так нужно туда, за границу, обо всем и сообщить.
Друзья опять замолчали. Спортивный азарт, которым раньше была окружена тайна матроса, теперь превращался в иное чувство — суровое чувство русского долга. Спортивное состязание с ГПУ, полное захватывающего интереса и приключений, теперь отходило на задний план. Воля последнего Императора теперь не упиралась в тупик невозможности что либо сделать. Информация моряка ставила перед молодежью новые и еще более опасные задачи. Сережа озабоченно потер лоб.
— М… да… промычал он. У… гм… Мне такие соображения, признаться, в голову не приходили… Ну, и перепутаница. Но все таки…
— Что «все таки»? глухо переспросил Николай.
— Все таки, надо же что то предпринять… Вот, чорт побери, ситуация!.. Терпеть я не могу ломать головы. Я — человек действия. Раз — и ваших нет!.. Так что ж тут делать?
— Тут есть, по моему, только одно решение, после нового молчания сказала Ирма. Передать или переслать все эти вещи и завещание Великой Княжне в Германию, мы, ясно, не можем. Тут такая слежка кругом, что рисковать такими вещами мы не имеем права. Да и как передать? Мы ведь словно на луне живем, отрезанными от всего мира. А вот сообщить Княжне, как просит Деревенько, и одновременно сохранить вещи до лучших русских времен — это мы и можем и обязаны.
— Да — «сообщить». А как? Ирма поглядела на моряка.
— Может быть, с военными кораблями, которые в заграничные порты ходят?
Николай покачал головой.
— За это я не возьмусь. Команды на такие корабли подбираются из партийцев и комсомольцев и с заложниками в СССР. Да и потом, спускают их на берег группами с политруками во главе, чтобы те буржуазной заразой не заразились. Нет, это никак не выйдет. Никто письма не возьмет.
Друзья опять помолчали.
— А может быть, несмело начала девушка. Может быть, как нибудь через иностранное посольство?
Николай одобрительно кивнул головой.
— Это легче. Правильно, Ирмочка. Это — идея…. Но дело то ведь не только в том, что передать, а главное о чем передать? Какое такое завещание? Какие такие реликвии? Надо же узнать, что именно Деревенько спрятал? Есть ли там что нибудь и сейчас? Ведь почти 20 лет прошло.
— Значит, нужно сперва посмотреть тайник?
— Без этого никак не обойтись, мрачно буркнул моряк. А при той слежке, которая крутится окола иас, ты понимаешь, Офсайд Иваныч, какой это риск?
Но Сережа, для которого действовать было куда легче, чем взвешивать и решать, упрямо тряхнул головой.
— Э, ладно! Чего там со своей совестью торговаться? Раз для России нужно — то какой может быть разговор? Севастопольцы в свое время свое дело делали, не вздыхая об опасностях. Риск, говоришь? А что у нас в Сесесере делается без риску? И кто не жульничает, чтобы кусок хлеба достать? Уж такая эпоха, чорт бы ее побрал!
— Но как все таки ВАП чуял, что тут дело серьезнее, чем только простое советское приключение, задумчиво сказала Ирма. Хорошо, что мы его сюда не впутали… И повезло же нам, действительно, на такую страшную тайну! Ты, Сережа, прав — пожалуй, лучше бы потом читать об этой эпохе, чем в ней жить…
— Еще бы! Ей Богу, не будь я сиротой, я тут же пошел бы к папе и маме и вчинил бы им иск за убытки: зачем они меня родили именно теперь, а не 50 лет позже или раньше?.. А подумать, как за границей живет молодежь — небось, у каждого дома всегда хоть кусок хлеба есть. А тут — часто вечером вернешься — и ничего пожрать нет… А там — жрут до сыта и ГПУ над ними не сидит… А мы — как это говорится:
«Попался на качели:
Качайся, чорт с тобой!»
Хотя впрочем, признаться, я люблю такую жизнь с риском и напряжением. Интересно подраться! Как здорово сказал Сельвинский[47]:
«Я не знаю, зачем я родился,
Но раз уж родился — я должен вцепиться»!..
— Ох, Сереженька, с досадой прервал его моряк. Мало, видно, тебя в детстве били… Я бы тоже вчинил по этому поводу иск твоим родителям… Никак ты всерьез не можешь!
Румяное смеющееся лицо юноши сделалось виноватым.
— Ну, ну, ты не ругайся, Николка. Характер у меня такой… трепливый. Но ведь ты знаешь сам — когда доходит до настоящего дела — я всегда впереди…
— Вот тут то, брат, собака и зарыта. «Настоящего дела»! А какое оно такое «настоящее дело» в нашем положении?
Сережа беззаботно пожал плечами.
— И вечно ты, Колька, осерьезнишь, усложнишь дело. А оно просто, как самовар или там апельсин — выбирай, что хочешь.
Моряк молча скептически усмехнулся.
— Ну, конечно же, простое. Надо: первое — поглядеть, что там спрятано. Второе — дать знать об этом Великой Княжне или…
Внезапно юноша осекся. В его голове мелькнула смелая мысль.
Или… Я как нибудь сам проберусь в Германию и сообщу ей…
— И как это у тебя, Сережа, все легко выходит!
— Легко и есть, когда с улыбкой взяться за дело. Конечно, если мрачнеть, как Ннколка — никакая судьба не поможет… А так? Чего ж пугаться то? Наплевать! Ничего!
— А ГПУ тебе — шутка, что ли?
Ну и чорт с ним! Подумаешь — страх какой!.. Ты знаешь, Ирмочка, что самое худшее в жизни мужчины?
