Леонид Платов - Искатель. 1972. Выпуск №6
— Странные эти русские люди, сэр, — обернулся боцман к Аллингэму. — Никак не могу их понять. Некоторые ребята уже поскандалили с ними в столовой.
— Я тоже их не понимаю, — уклончиво ответил Аллингэм. — Но нельзя же, на самом деле, ожидать, что все будут похожи на нас.
Барнерд кивнул в ответ.
— Да, далековато отсюда до дома… особенно до вашего, сэр. Как вы думаете, сэр, достойны ли русские помощи? — спросил Барнерд.
— Думаю, да. Русским нужны материалы, а дерутся они как черти. Это пока единственная страна, где немцам по-настоящему приходится туго, — Аллингэм махнул рукой в сторону грязного снежного месива на причале и маленького заледеневшего городка. — Здесь, глядя на эту унылую картину, трудно представить, что там, — он махнул рукой на юг, — делаются большие дела. Если русские устроят немцам еще пару Сталинградов и мы будем помогать им через вот эту заднюю дверь, то война быстро пойдет на убыль. А такое стоит нескольких походов вроде нашего.
— Но почему они все такие суровые? — Барнерд вновь указал на заснеженного часового. — Посмотрите на этого парня. Хоть бы улыбнулся.
— Возможно, потому, — ответил Аллингэм, — что им приходится трудно. А того, что мы пока успели сделать, на карте совсем не заметно. Единственное, что русские хотели бы слышать от нас, так это весть об открытии второго фронта. Пока они не прочитают об этом в газетах и не услышат по радио, будут считать, что мы не воюем.
— И все-таки… — вновь повторил Барнерд. — Странные они люди, сэр. Помните, они не позволили ни одному человеку сойти на берег, пока их офицер не поднялся на борт для проверки…
Раздалась сирена воздушной тревоги, за ней затрезвонили колокола громкого боя фрегата, и корабль ожил, прервав, как это частенько случалось за последние дни, послеобеденный сон. Часовой на причале удалился в заваленную мешками с песком будку, но и оттуда продолжал наблюдать за ними. Где-то рядом заговорили зенитки, с неба донесся поющий звук авиационных моторов.
— Мурманск! — воскликнул Аллингэм. — По дороге сюда мы почти не спали, и здесь тоже не дают отоспаться. Чем скорее мы отсюда отчалим, тем лучше.
В море их конвой встретил шторм. Не пятый день фантастического сражения со стихией «Салташ» не сумел добраться даже до широты Исландии, и Эриксон решил, что это худшая погода за всю войну, худшая во вселенной.
Их встретил не просто сильнейший шторм, а настоящее грохочущее попе боя, через которое корабли несло, словно обрывки газеты. От шума и воя яростного южного ветра, усиливающегося с каждым днем, не было спасения.
Громадные волны, гребни которых разделяла целая миля, с ревом набрасывались на обреченную добычу. Иногда корабль погружался в бездонную яму между волнами, весь дрожа и шатаясь под ударами обрушивающихся многотонных грохочущих потоков. Шлюпки разнесло в щепы. Трубы помяло. Мостик и мелкие надстройки покорежило. Люди исчезали за бортом без звука и следа, как исчезают от тряпки нарисованные на школьной доске буквы. Даже когда зеленые волы ослабляли на секунду свои страшные удары, завывающий в снастях ветер продолжал нагонять на всех страх… Для команды «Салташа» перестал существовать любой другой корабль, кроме их собственного. Это была целая цепь страшных дней и ночей. Обычно «Салташ», прекрасный мореходный корабль, выдержавшее множество сильнейших штормов, приходил на помощь каждому кораблю, попавшему в беду. Теперь, оставшись совершенно один, фрегат сражался только за то, чтобы остаться на плаву.
Ревел шторм, а на корабле через трансляционную систему звучала включенная каким-то мрачным шутником песенка «Кто-то тихо качает лодку моей мечты».
В кают-компании возникли свои сложности, кроме общих для всего корабля: как пообедать, не облившись супом, как поспать и не свалиться при этом с койки, как высушиться и согреться после четырех часов вахты.
Корабельный доктор Скотт-Браун был загружен работой: час за часом бинтовал порезы, вправлял вывихи и треснутые ребра, лечил от морской болезни, которая в состоянии измотать человека настолько, что ему и жизнь будет немила. Самой тяжелой жертвой шторма, потребовавшей всего врачебного мастерства и умения, стал матрос, который, пролетев через весь кубрик, приземлился на коленную чашечку, разбив ее вдребезги.
У Джонсона, стармеха корабля, была тоже сложная работка — сразу выключать дроссель, едва корабль задерет корму и винты со страшной скоростью завращаются в воздухе, грозя разнести гребные валы.
Штурман Рейкс столкнулся с задачей еще более безнадежной. Много дней подряд солнце не появлялось, звезд не было видно, и даже приблизительно неизвестна была реальная скорость корабля. А без этих данных совсем невозможно определить координаты. Куда идти «Салташу» среди этого хаоса — взбесившегося моря и яростного ветра? Можно только догадываться. Это значило, что и кочегар, не имеющий понятия о секстане, мог теперь справиться с навигацией не хуже штурмана Рейкса. «Салташ» находился где-то в районе Полярного круга. Шестьдесят с чем-то градусов северной широты и ноль градусов западной долготы. Вот и все, что сумел определить штурман… Конвой штормовал в треугольнике между Исландией, островом Ян-Майен и Норвегией, причем к последней его все время сносило.
Встретив на море вот уже около тысячи рассветов, Локкарт стал теперь бояться, что в очередное утро, когда сквозь пелену облаков пробьется утренний свет, фрегат может оказаться под огнем береговых батарей.
На верхней палубе все начисто снесло. Около тридцати матросов исчезло за бортом…
«Салташ» со стонами полз вперед, спотыкаясь и проваливаясь среди волн. Встречал рассвет за рассветом, каждый из которых был ничуть не лучше предыдущего. Локкарту вместе со всеми приходилось только терпеть, терпеть и проклинать жестокое море.
Но никто из команды не проклинал море с большим основанием и меньшей демонстративностью, чем Эриксон. Через пять штормовых суток он так устал, что потерял и понятие об усталости. Обутые в сапоги, словно налитые свинцом, ноги командира прочно стояли на палубе. Вцепившись в поручни замерзшими, окоченелыми руками, он, казалось, слился с кораблем.
Днем с мостика можно было видеть лишь квадратную милю разъяренного моря, горы волн, над которыми неслись по ветру брызги и клочья пены, огромные провалы, готовые поглотить корабль. Мачта раскачивалась над головой, свистя в воздухе антеннами и сигнальными фалами. Ночи добавляли страх неизвестности. Они были непроглядно черны. Их населяли пугающие звуки и предательские неожиданности. Волны, обрушивающиеся неизвестно откуда. Режущая струя воды, бьющая в глаза раньше, чем удастся нырнуть в убежище. Один среди тьмы, «Салташ» поднимался на вершины волн, раскачивался на них, полз вперед. Корпус дрожал от носа до кормы и от киля до мачты. Фрегат проваливался, содрогаясь, в темные провалы между волнами. Принимал на себя тонны морской воды. С какой-то болезненной медлительностью стряхивал с себя эту массу, приготавливаясь к следующему удару.
