Петр Лебеденко - Шхуна «Мальва»
Он хотел успокоить себя и не мог. Перед ним все время стоял Иван Глыба. Набрякшие веки, синие руки и острые скулы под жесткой щетиной с запекшейся кровью. Да еще глаза. Совсем не такие, какими их знал Петро Калугин. «А теперь какой же он человек?» — слышал Петро голос Глыбы.
Рыбак пришел домой, не раздеваясь, лег на койку. Его знобило. Так бывало всегда, когда приближался приступ его страшной болезни. Петро боялся этих приступов. Припадки изнуряли, выматывали силы, после них он долго не мог прийти в себя. А силы были сейчас нужны как никогда. С тех пор, как Глыба попал в гестапо, Петро думал только об одном: надо помочь Ивану.
Но как помочь? Как вырвать его из лап Моренца?
Он строил планы один отчаяннее другого и сам понимал: осуществить их невозможно. Не то чтобы рыбак боялся риска — сам он готов был идти на любой риск. Однако он ясно сознавал: неудача — это конец. И для него конец, и для Ивана Глыбы. «Все будет хорошо, — повторял Петро, лежа на койке и прислушиваясь к самому себе. — Только бы не эта проклятая болезнь».
Его начинало трясти: крайнее напряжение всех его душевных сил там, в гестапо, теперь давало о себе знать.
Петро встал, вышел во двор, сел на скамью под жерделой. Тихо шумела листва, тихо шумело море под обрывом. Это успокаивало. «Может, минует», — с тревогой думал рыбак.
— Дядя Петро! — услышал он голос Леньки. — Дядя Петро, можно, я посижу тут?
К скамье подошел Ленька. Был он еще худой, бледный, с запавшими глазами. И ходил медленно, осторожно, будто боялся: вот-вот упадет от слабости. По ночам вскрикивал от увиденных во сне кошмаров, что-то бормотал, просыпался.
Мать Петра Калугина заботилась о нем, как о родном сыне, и сам Петро относился к Леньке так по-братски тепло, что мальчишка все чаще и чаще стал забывать об ужасах, которые ему довелось испытать в гестапо. Оживал Ленька, веселел... «Вот только бы сил набраться скорее!» — думал он.
Ленька, конечно, ничего не знал о том, что Петро бывает в гестапо. Когда он спрашивал об Иване, Петро говорил: «Не горюй, Ленька. Выручим твоего брательника!»
Ленька верил. Иногда предлагал: «Давайте я уйду от вас, дядя Петро. А то из-за меня и вам плохо будет» «Дурачок ты, Ленька, — отвечал рыбак. — Ты у меня тут на легальном положении. Понял?»
Ленька хотя и не понимал, как это он на легальном положении, но на своем не настаивал. Куда идти? И зачем идти? Здесь, у дяди Петра, хорошо, лучше нигде не будет...
А Петро Калугин, говоря о «легальном положении» Леньки, не врал. На другой день, после того, как ему поручили вышвырнуть Леньку из гестапо, он пришел к Моренцу и сказал:
— Дозвольте, господин капитан, мальчишку забрать к себе. Пускай люди не знают, что я... В общем, пускай думают, что я так другом Ивана и остался. Так мне сподручнее будет...
Моренц не возражал. Ленька тоже не возражал. С Витькой они стали совсем неразлучными друзьями. Не уговариваясь, они ни разу не вспоминали о той встрече, на круче.
Витька целыми днями пропадал на море, промышляя рыбалкой. А вечерами ни на шаг не отходил от Леньки, рассказывая, кто что поймал, смеялся, балагурил, стараясь отвлечь своего дружка от тяжких воспоминаний.
— Можно, дядя Петро? — переспросил Ленька, подсаживаясь к Калугину.
— Садись, Ленька, — сказал Калугин. — Как ты, ничего?
— Ничего, дядя Петро. Поправляюсь. Спина только болит... Исполосовали они меня, гады...
Калугин обнял Леньку за плечи, заглянул в его глаза.
— Да, брат...
Хотел еще что-то сказать и не смог. Будто сердце остановилось у рыбака от жалости к мальчишке. «Кроха ведь совсем, а такое вынести... — подумал Калугин. — Лучше бы мне так перестрадать. Изверги... Только изверги додумаются взять ребенка заложником и пытать».
Петро вытащил из кармана кисет, стал свертывать цигарку. А сам продолжал смотреть на Леньку. Как-то странно смотреть, будто он и не видел его.
— Вы чего, дядя Петро? — спросил Ленька.
— Заложник, — задумчиво проговорил рыбак и через минуту вновь повторил: — Заложник...
Эта мысль пришла внезапно, вот только сейчас. И вытеснила все другие мысли. Даже подкрадывающийся припадок отступил, дрожь унялась, и в голове как-то сразу прояснилось. «Ленька был заложником, — думал рыбак. — А Моренц не может быть заложником?..»
Калугин и цигарку не докрутил. Бросил на землю, спрятал в карман кисет. Встал со скамьи, сказал Леньке:
— Ну, ты гуляй, Ленька, а я пойду. Дела есть.
*Чтобы не обращать на себя внимания, Петро Калугин старался идти помедленнее, осторожно обходил лужи. Несколько раз он останавливался и, убедившись, что за ним никто не следит, шел дальше. В глухом переулке, куда он наконец свернул, Петро остановился около небольшого домика и посмотрел на окно. Край занавески был подколот булавкой: «все в порядке».
Не стучась, Петр вошел в калитку. Запущенный двор весь зарос бурьяном, и только у самого крыльца была раскинута маленькая клумба с цветами. Петро неспешным шагом прошел через двор, поднялся на крыльцо, еще раз огляделся и постучал.
Дверь открыл Христо Юрьевич Араки.
— Что нового? — сразу спросил он.
— Гестаповцы взбесились, — ответил Петро, входя. — После того как подорвали депо, Моренц получил подкрепление. Сегодня в город прибыло человек десять ищеек. Моренц о них сказал: «Это то, что надо».
— А Иван Глыба? Удалось его повидать?
— Лучше бы я его не видал, Христо Юрьевич, — вздохнул Калугин.
Петро сел напротив Христо Юрьевича, положил руки на колени.
— Думка одна появилась насчет Ивана, Христо Юрьевич. Расскажу вам, может, одобрите... Порешить я хотел Моренца, а теперь...
— Рассказывай. Ум хорошо — два лучше, — ответил грек.
Петро начал излагать свой план. Христо Юрьевич слушал, не перебивая. А когда Петро кончил, спросил:
— Убежден ты, Петро, что Моренц доверяет тебе до конца? Это очень важно, понимаешь? Если заподозрит — плохо будет, Петро. Тогда уж наверняка не сносить головы ни Ивану, ни тебе.
— Верит он мне, Христо Юрьевич, — горячо сказал Калугин. — Верит! По глазам его вижу.
Христо Юрьевич надолго задумался. Казалось, он забыл и о Калугине, и о том, что Петро сейчас говорил. Он изредка покачивал головой, говорил: «Да... Так...» Наконец посмотрел на Калугина, едва заметно улыбнулся.
— Неплохо, Петро, неплохо. Если, конечно, Моренц ничего не почует. Ну, а люди?
— Люди будут! — живо откликнулся Петро. — Свистну только, скажу: Ивана Глыбу выручать! Все рыбаки пойдут.
— Нет, так не годится, Петро. Не можем мы доверять тем, кого плохо знаем. Опасно это.
— Нужно всего пять-шесть человек, и того меньше. Разве не найдем?
