Енё Рэйтё - Три мушкетера в Африке
– Я знаком с содержанием вашего письма к моему другу, – заметил я с присущей мне от рождения скромностью.
– Вот как?… Тогда я пребывала в отчаянии…
– Могу себе представить. Нам, людям искусства, свойственна тонкость чувств.
– Людям искусства?… А на каком инструменте вы играете?
Вот так номер! Или это всего лишь маскировка истинных переживаний?
– Дорогая Ивонна, к чему скрывать свои чувства? – заметил я с подкупающей простотой, какую мои собратья по перу называют светской беседой. – Альфонс зачитал мне также ваше второе письмо.
– Но ведь я отправила ему лишь одно, не считая письма, что было адресовано господину Тору.
– Прошу прощения, но память вас подводит. Альфонс получил еще одно ваше письмо, где вы упоминаете обо мне… И о моих произведениях.
– Ах да… Вы пишете маслом или акварелью, господин Фаулер?
– Я пишу книги, Ивонна! И полагал, что вам это известно.
– Нет… Откуда мне было знать? – Она смотрела на меня круглыми от удивления глазами.
Сто чертей и одна ведьма! Я только собрался было призвать Ничейного к ответу, как вдруг Хопкинс возгласом предостерег нас, заставил верблюда подогнуть ноги и сам плюхнулся на песок. Мы тотчас последовали его примеру и затаились, скрывшись за своими верблюдами.
Из-за дальних дюн показался отряд спаги. Они двигались быстро, рассыпавшись цепью, а скакавший впереди не отрывал от глаз бинокля. Не иначе как разыскивают нас…
Хорошо, что они были далеко, и Хопкинс вовремя их засек. Уф-ф, пронесло!
Едва успел скрыться последний спаги, Альфонс Ничейный уже сидел в седле.
– Поторопитесь! Целый час мы должны нестись во весь опор, чтобы к тому времени, когда отряд вернется, мы уже скрылись за горизонтом.
– Ясно.
В бешеном темпе мы гнали верблюдов почти час, когда Ивонна вдруг покачнулась в седле. Не подхвати ее Хопкинс, и она рухнула бы на песок… Девушка потеряла сознание. Удивительно, как она держалась до сих пор… Зато нам удалось отъехать достаточно далеко, и наши пути с отрядом преследователей теперь не должны были пересечься. Ивонна безжизненно распласталась на песке. Мы растирали ей руки, ноги, влили в рот глоток рома и не скупились на воду, которой оставалось совсем мало. Положили ей на голову холодный компресс. Или нам удастся пополнить запасы в Азумбаре, или… будем готовиться к концу.
– Вот что, ребята, – обратился к нам Альфонс Ничейный, когда Ивонна забылась сном. – В течение дня каждому из вас достанется по глотку, а эту полную фляжку прибережем для Ивонны. Понимаю, что трудно, но… как-нибудь выдержим.
– А ты?
– Я обойдусь без воды.
– Да пошел ты!.. – озлился Хопкинс. – Наглел время героя строить! Ты такой же, как мы, ничуть не лучше! Заруби это себе на носу!
– Но мне правда не хочется пить…
– Тогда твою долю выльем в песок! – не сдавался Хопкинс.
– И я тоже пить не стану! – поддержал я его.
Вдвоем мы сломили сопротивление Ничейного. Он получил свой глоток воды, но запас наш на том и иссяк. Ивонна не догадывалась, что мы подносим к губам пустую флягу, и нам удавалось держать ее в заблуждении. Без воды, под палящим солнцем – мука адова, зато у Ивонны оставалось еще целых поллитра воды, когда наконец вдали показалось отрадное для глаз темно-зеленое пятно. Оазис Азумбар!
А мы даже говорить не могли, только шепотом: язык потрескался, горло распухло от жажды. И все же мы не забывали время от времени подносить к пересохшим губам пустую фляжку.
– Здесь и расположимся лагерем, – неузнаваемо хриплым голосом выдавил из себя Альфонс Ничейный.
Ивонна бодро соскочила наземь, а вот в нас особой прыти не наблюдалось. Я нечаянно обронил свою фляжку, колпачок отскочил и покатился прочь.
– Вода! – испуганно вскрикнула Ивонна и проворно подхватила фляжку, откуда не вытекло ни капли. Изумлению ее не было границ, а мы не решались взглянуть друг на друга. Девушка сунула внутрь палец, ощупала горлышко фляжки – разумеется, оно было сухим, суше не бывает. Ивонна вскинула на нас взгляд, ласковый и грустный; глаза ее наполнились слезами.
– Вы… отдали мне… всю воду?
– Какие пустяки… Не о чем говорить… – Мне и правда не приходило на ум ничего путного.
Она стиснула мою руку в ладонях.
– Смогу ли я когда-нибудь расплатиться с вами за все… что вы для меня сделали?
Альфонс Ничейный возился с верблюжьим седлом, а Хопкинс буркнул нечто вроде того, что мы, мол, в свое время предъявим счет, и прикинулся сердитым. Но Ивонна подошла к нему и нежно обхватила руками его заросшую щетиной физиономию.
– Сколько бы вы ни притворялись, уж я-то знаю, что вы – истинный рыцарь и мушкетер.
– Я бы попросил не обзываться тут по-всякому!.. – взъерепенился было Хопкинс, но Ивонна внезапно чмокнула его в щеку. Наш Чурбан зарделся, что твоя красная девица, и даже икнул на нервной почве.
Глава одиннадцатая
1
Хочешь не хочешь, а вечером во что бы то ни стало надо было пробраться в оазис. Играть в «орел и решку» на сей раз не требовалось: в Немас-Румбе рискованную задачу взял на себя Хопкинс, стало быть, теперь очередь была за нами. Хопкинс поначалу требовал «отставить эти штучки» (раз и навсегда!), но затем вынужден был уступить.
– Берегите себя… – шепнула Ивонна и обняла меня.
– Не время разводить телячьи нежности! – тотчас вмешался Ничейный. – Пошли!
Я проверил, в порядке ли мой револьвер, а Альфонс тем временем припал к ручке Ивонны. Припал и не отпадал целую минуту, и мадемуазель гладила его по головке.
На эти телячьи нежности время нашлось!.. Ну, что вы скажете?
По пути к оазису я решил кое-что выяснить.
– Помнишь, еще в Мансоне ты рассказывал мне о письме, где мадемуазель Ивонна якобы упоминала обо мне?
– А?… Что?
– Так вот она утверждает, будто бы писала тебе всего один раз!
– В самом деле? – удивился он. – Ох уж эти женщины!
– Хватит пудрить мне мозги! Выходит, подловил приятеля на крючок?
– Чудак ты, право! Ивонна не из тех, кто с первой минуты выдает объект своих чувств!
– Нельзя ли пояснее?
– Тебе как писателю следовало бы знать, что светские барышни отличаются сдержанностью. Даже, я бы сказал, скрытностью.
Нашел кого учить! А то я без него не знаю…
– Уж не воображаешь ли ты, будто мадемуазель бросится тебе на шею и начнет объясняться в любви? Да если на то пошло, сегодня я наслушался от нее упреков за то, что выболтал ее заветную тайну!
– Правда, что ли?
– К чему мне врать? А вот с твоей стороны некрасиво домогаться признания девушки столь бестактным образом!
Стыд и позор выслушивать нравоучения от какого-то Ничейного! Мог бы и сам сообразить, на то ты и писатель.
