Енё Рэйтё - Три мушкетера в Африке
Туземцев как ветром сдуло.
Легионер, насвистывая, слез с дерева, подошел к самой красивой пальме, со знанием дела оглядел ствол, после чего извлек из кармана стальной клин размером этак с полметра и приставил его к коре с явным намерением вогнать внутрь.
– Господин… – простонал несчастный Балуз. – Почему вы решили переделывать пальмы в радиодеревья именно в Немас-Румбе?
– Да потому что взводный у нас сволочь продажная. Мы должны были провести радио в оазисе Сумби, но там народ подсуетился, и взяли нашего взводного подкупом. Снабдили деньгами, жратвой, верблюдами, только чтобы связисты побыстрей убрались подобру-поздорову. М-да, слаб человек, а подкуп, знаешь ли, искушение сильное…
– А тебя, господин… нельзя ли подкупить?
Глаза легионера блеснули, он развернулся лицом к Балузу.
– Попробуй!
– Но я… Я никогда не делал такого…
– Когда-то надо начинать. Говорю тебе, попробуй! Вдруг да получится.
И представьте себе, получилось! «Связиста» снабдили деньгами и запасами еды в дорогу, дали верблюдов…
– Ладно… Считай, что мы поладили. Отправимся дальше. Только ты уж проводы мне устрой, какие солдату положены.
– А какие проводы тебе положены?
– Отобьешь поклон в сторону востока и поднесешь радисту выпить перед дорогой.
– Чудной какой-то обычай… – растерянно пробормотал Балуз. – А что будет с тем, кто не поднесет выпивку?
– Да ничего не будет. Ну, разве что огреют ведром по башке или еще как подшутят… но чтобы из-за этого жизни лишить – ни-ни, такого у нас в заводе нет.
Балуз поспешно удалился и вскоре вернулся с бутылью пальмового вина, каковое бравый легионер осушил одним глотком.
– Вкусно! Больше можешь не подносить, я распробовал, – сказал он и для пущей убедительности наградил правителя оазиса пинком.
Тут подоспел жандарм.
– Что вам угодно?
– Нам с напарником было угодно провести тут у вас радио. Напарник в джунглях дожидается, когда наладится связь.
Жандарм внимательно разглядывал навешанные в беспорядке провода. Похоже, связист говорил правду.
– Не надо ли вам подсобить?
– Надо. Я затяну «Париж, сердце мое с тобой», а ты подпевай.
Жандарм малость фальшивил, но песню разучил в два счета. Вот только в процессе обучения отчего-то слегка окосел и тоже счел своим долгом разок-другой пнуть безвинного правителя оазиса.
Через некоторое время откуда ни возьмись появился напарник связиста и вскоре тоже развеселился, в результате чего Балузу и от него перепала порция тычков. Судя по всему, у пьющих это вошло в привычку.
А потом они пили и пели до рассвета.
Милостив Аллах к сынам своим!..
2
На рассвете мы пустили верблюдов дробной рысью, чтобы как можно больше пройти до наступления зноя. Перепуганное население оазиса откупилось от нас четверкой верблюдов.
Чурбан Хопкинс время от времени затягивал песню, Альфонс Ничейный отвечал увесистым тумаком.
– Рассказывай, что там было! – велел он.
– Тут и рассказывать-то нечего. Мясо с рисом да пальмовое вино.
Разговорить Хопкинса так и не удалось, потому как он то и дело принимался горланить песни. На кой черт напиваться, ежели у тебя кишка тонка? Надрался и знай себе то песней, то смехом заливается.
– Тебя спрашивают: как обошлось дело? За нами уже организовано преследование?
Хопкинс от хохота чуть с верблюда не свалился. Размахивал руками, силясь заговорить, и наконец с трудом выдавил из себя:
– Все… нам кранты!
– Я тебя сейчас живьем в песок зарою!.. И тебя тоже.
Последнее замечание относилось ко мне. Что поделаешь, в памяти как назло всплыла развеселая парижская песенка, ну я и давай распевать во все горло. Но Альфонс у нас шибко нервный. Хотя с чего тут психовать, ума не приложу. Где еще и попеть человеку в свое удовольствие, если не в Сахаре, на вольной волюшке! А уж стоило только вспомнить Балуза с его козлиной бороденкой, ну как тут от смеха удержишься?…
Наконец, когда этот психованный Альфонс принялся размахивать у нас перед носом револьвером, пришлось напрячь память и выложить все как есть. У жандармов мы обнаружили сообщение, на которое стражам порядка было в высшей степени наплевать, хотя в нем содержались интересные сведения. Где-то в глубинах джунглей произошло неслыханно дерзкое нападение: три беглых каторжника обезоружили целый взвод легионеров и, прихватив с собой припасы и часть оборудования, скрылись. Объявлена награда в двадцать тысяч франков тому, кто поймает отъявленных бандитов и доставит их живыми или мертвыми. Предполагается, что каторжники движутся в сторону пустыни. Особые приметы: в группе беглецов есть дама.
– Это усугубляет ситуацию, – заметил Альфонс Ничейный.
– И делает ее безнадежной, – вздохнула Ивонна.
– Надежда всегда на стороне того, кто надеется, – попытался утешить ее Альфонс. Впрочем, без особой убежденности в голосе.
Меж тем солнце приближалось к зениту и зной становился нестерпимым. Песчаная пыль вызывала мучительную резь в глазах. И нигде вокруг ни одного зеленого пятна, удручающее однообразие: блеклое, белесо-голубое небо, грязно-желтые волны песка до самого горизонта и убийственный, жгучий, как расплавленный свинец, поток солнечных лучей. Мы сделали короткий привал под прикрытием песчаной дюны. Достали компас, развернули карту.
– Сейчас мы находимся примерно здесь, в десятке милей от Немас-Румбы, – показал на карте Альфонс Ничейный. – Если не сбавлять темпа, к утру можем добраться до Азумбара… Ну, а там что-нибудь придумаем… Надо ведь пополнить запасы питья и еды.
– В этом оазисе вам показываться нельзя, – возразила Ивонна. – Власти уже предупреждены, и вас схватят.
– Попытаемся проникнуть ночью…
Мы молчали. Проскочить Азумбар – мало надежды. А главное, без воды и пищи не обойдешься.
– Вот здесь, к северу, находится оазис с гарнизоном, – уклончиво продолжил Альфонс Ничейный. – Форт Бу-Габенди. Его мы обойдем стороной, а там, у Колом-Бешара, проходит железная дорога.
– Уж не собираешься ли ты продолжить путешествие по Трансафриканской железной дороге? – ахнул Хопкинс.
– По-другому не получится, – Альфонс просил быстрый взгляд на Ивонну. – Ведь нам предстоит переход и через Атласские горы. Надо попробовать. Если действовать с умом – получится… Выдержите, Ивонна?
– О, я вполне окрепла!
– Тогда в дорогу. Конечно, передвигаться в самый зной – сущая мука, зато наши преследователи тем временем будут отдыхать.
И при испепеляющем, шестидесятиградусным зноем мы двинулись в путь.
Теперь мы действовали осторожнее. Альфонс Ничейный ехал впереди, Хопкинс – замыкающим. Наш маленький караван из четырех человек выстроился по всем правилам колонны на марше, с авангардом и арьергардом. Поскольку мне довелось ехать в середине, я имел возможность побеседовать с Ивонной.
