Вячеслав Пальман - Зеленые листы из красной книги. Приключенческий роман
— Ну что, — насмешливо спросил он. — Стреляй, чекист, пока я не убег еще раз. Не отвернусь.
— Повременим, — спокойно ответил Сурен. — Нас интересует Улагай, твой начальник. Где он?
— Далеко, отселева не достанешь. А будет ишшо дальше.
— Не скажешь?
— Дурака сыскал.
К Сурену наклонился его помощник, прошептал что-то на ухо.
— Твои хлопцы куда умней, жизнь себе выкупают. Уже сказали, где Улагай. Считай, что твоей сотни уже нет.
Лицо Семена исказилось, он завертелся, тяжело задышал.
— Сколько бойцов имеет Улагай? — спокойно спросил Сурен.
— Иди ты…
Семен играл ва-банк. Терять ему было нечего. Все содеянное им слишком весомо. Сурен встал и пошел допрашивать других.
Я сидел перед поверженным врагом, а видел белое, уже заострившееся лицо покойной матери, ее торопливую записку. «Прощай, Андрюша, прощайте». Рука тянулась к нагану.
— Кто их убил?
— Я за тобой шел, да за твоей… Вот бы отыгрался!..
— Ну, меня ладно, старые счеты. А женщину, сына?
— Скажу, пожалуй. Господин полковник потому и разрешил мне дать крюку на Псебай, чтобы привез я к ему твою красотку супружницу. Понадобилась. Може, с собой увезти захотел…
— Куда увезти? — Я не узнал собственного голоса.
— Этта тебе не узнать. А вот покамест я вез бы ее до господина полковника, она десять разов пожелать своей смерти захотела бы. И передал бы живую, да тольки… Ох, не вышло!
Не помню, какую картину я представил себе, не помню, как револьвер очутился в руке, как щелкнул взведенный курок, но тут сильная рука перехватила мне запястье. Револьвер выпал. Семен смеялся, закинув голову. Да, смеялся каким-то истерическим смехом, визгливо и страшно. Он и рассчитывал на это: не сдержусь, убью. И все для него кончится в одно мгновение.
Когда темная ярость прошла, я увидел Шапошникова. Он подбрасывал на ладони мой наган.
Семен отсмеялся. Свесил голову и сделался серым, жалким. Христиан Георгиевич спросил его:
— Скажи, блудливый егерь, много зубров твои люди побили?
— Не считал, — сухо ответил он. — Не с зубрами воюем, с комиссарами.
— А мы вот за зубров воюем, и как видишь, не одни.
— Продались комиссарам…
— Недалекий ты человек, Семен, — спокойно возразил Шапошников. — На природу восстал, она же тебя и повергла.
Меня позвали к Сурену. Он допрашивал в балагане нервного, чернявого, совершенно раскисшего урядника.
— Послушайте. Повтори, Лучинин, или как тебя там.
Тот послушно заговорил:
— Полковник живет отдельно от полка. Двадцать охранников при нем. А полк устроился в лесу. Землянки понарыли, человек четыреста, много офицеров, при оружии, больше английском. Место выбрали в верхнем течении Тягини южнее Ахметовской, а сам где-то на Большой Лабе. Хочет передавать командование Козликину, тот у Баталпашинской
— Почему передает?
— Едет в Турцию, так говорят. Там сборный пункт объединенного совета Дона, Кубани и Терека. Руководят генерал Алексеев и полковник Гамалей.
— Как поедет?
— Через Санчарский перевал, Гудаут и морем. А точно никто не знает. Совет этот у озера Деркос, по ту сторону границы.
Шапошников опять спросил о зубрах, теперь у этого урядника.
— А что делать, чем кормиться? — Урядник говорил дрожащим голосом. — Охотимся за оленем, за зубром, бьем, вялим мясо впрок.
— На Умпыре?
— Я там не был. Не знаю. Там другие.
«Там другие»… От таких слов дрожь по телу. Последнее убежище заповедного зверя — и «там другие».
Мы вышли из балагана, вдохнули свежего воздуха. Отряд собирался в путь-дорогу. Комендант деловито переписывал мешки и ящики, извлеченные из тайника. В другом тайнике нашли винтовки, гранаты, боеприпасы.
— Не прознает ли Улагай о разгроме своих глубинных баз? — спросил я Сурена.
— Отсюда никто не вырвался. Люди Чебурнова скрываются где-то близко. Может быть, на Умпыре. Вот отправим пленных, займемся ими. С вашей помощью. Вы знаете все подходы, а это уже немало. Надо освобождать зубриные места.
— Единственная возможность спасти уцелевших зверей.
— Если бы сработала чоновская засада на Большой Лабе! — задумчиво произнес Сурен. — Как облегчилась бы наша атака! С двух сторон!
Отряд, вьючные кони, крепко связанные пленные пошли через луга и лес к Гузериплю. Повел их Телеусов. Мы с Шапошниковым остались на месте — вдруг кто-то из чебурновской сотни заявится узнать, где командир! Егеря вернутся, и мы вчетвером отправимся верхней тропой к Умпырю, чтобы подготовить атаку. По пути узнаем, что с Никотиными. Отряд Сурена подойдет нижней дорогой к перевалу Балканы, а оттуда и в долину.
Все затихло на Тыбге. Мы выспались. Сидели со своими думами да поглядывали на дальний лес, откуда могли появиться белые.
Весна творила свое дело в горах. Березки у балагана позеленели. На склоне горы запестрели желтые лютики и купальницы, розово зацвел горлец, открылись фиолетовые буквицы. Тугие головки темной чемерицы пробили землю. Ветер принес снизу горьковатый дух черемухи. Залился, запел в лесу дрозд. Писклявый голосок улара позвал самочку. Тепло, чисто, красота великая. Трудно воевать весной: уж очень хочется жить. Просто жить.
Дождались Телеусова и Кожевникова. Приехали отдохнувшие, веселые. И сразу похвастались подарками: у обоих на поясе болтались тяжелые кольты. И нам с Шапошниковым привезли.
Пошли мы, как и положено, с разведкой: один впереди, трое россыпью. Спустились в узкий каньон Киши, пробрались через густой пихтарник и, поднявшись на перевал, разделяющий эту реку с Уруштеном, стали за укрытием на отдых. Отсюда далеко виделись лесные распадки, черные скалы, волнами уходящее нагорье. Правее сверкала снегами Псеашхо, такая отчетливая, что мы пересчитали на одном отроге семнадцать оленей.
— Куда выйдем? — спросил я у Алексея Власовича.
— На Лабёнок, тольки по другую сторону долины. С тылу.
Он говорил, но не отрывался от бинокля, все смотрел в одну точку. И я стал смотреть. Сквозь нежно-зеленую пену молодых дубовых крон вроде бы прорывался парок. А может, и дым.
— Зубров на Молчепе не встретил? — спросил я Кожевникова.
Не глядя на меня, Василий Васильевич ответил: — Два шкилета нашел. Дырки в черепе от пуль. На заре Телеусов потянул нас на тот подозрительный дымок, что в стороне от маршрута. Часа через три он сполз с седла и позвал меня с собой.
Крались по молодому папоротнику, в тени. Останавливались, слушали, спугнули двух веселых барсуков. Лес поредел. Захрустел под ногами щебень. Мы стояли перед площадкой из голого камня, она выпирала из лесу и обрывалась. Дальше белело небо. Над обрывом повис шалашик, из него торчали сапоги. Остатки костра серым пятном темнели в стороне между скал. Мы стояли под соснами и ждали.
