Александр Дюма - Анж Питу
В эту минуту в комнату вошли Бийо и Питу. Питу с порога бросился к юному Жильберу.
– Ты хотел меня видеть, Себастьен? – спросил Питу, беря юношу за руку. – Спасибо тебе, ты так добр.
И он коснулся своими неуклюжими губами матового лба мальчика.
– Смотрите, – сказал Жильбер, схватив аббата за руку. В самом деле, Себастьен, внезапно отлученный сердечным поцелуем Питу от своих грез, покачнулся; лицо его из матового сделалось мертвенно бледным, голова поникла, словно шея уже не могла ее удержать, из груди вырвался горестный вздох. Прошло несколько секунд, затем на щеках юноши заиграл яркий румянец. Он покачал головой и улыбнулся.
– Ах, это ты, Питу, – сказал он. – Да, правда, я хотел тебя видеть.
Внимательно оглядев Питу, Себастьен спросил:
– Так ты сражался?
– Да, и очень храбро, – ответил Бийо.
– Отчего вы не взяли меня с собой? – сказал юноша с упреком. – Я бы тоже сражался, я бы хоть что-нибудь сделал для отца.
– Себастьен, – ответил на это Жильбер, подходя к сыну и прижимая его голову к своей груди, – ты сделаешь для отца гораздо больше, если будешь не сражаться за него, а исполнять его пожелания, если станешь образованным человеком, прославленным ученым.
– Как вы, отец? – спросил юноша с гордостью. – О, это моя мечта.
– Себастьен, – сказал доктор, – теперь, когда ты обнял и поблагодарил наших добрых друзей Бийо и Питу, мы могли бы погулять с тобой вдвоем по саду и поговорить.
– С радостью, отец. Я всего два или три раза в жизни оставался с вами наедине и помню наши разговоры так ясно, как будто все это было вчера.
– Вы позволите, господин аббат? – спросил Жильбер.
– Какие могут быть сомнения?
– Бийо, Питу, друзья мои, вы, наверное, голодны?
– Черт возьми, еще бы! – сказал Бийо. – Я не ел с утра, да и Питу, я думаю, не откажется перекусить.
– Я, конечно, умял не меньше буханки хлеба и два или три здоровых куска колбасы после того, как нас вытащили из воды, но после купания просыпается такой аппетит!..
– Ну, так ступайте в столовую, – сказал аббат Берардье, – вас накормят обедом.
– Да как же… – начал было Питу.
– Полно, не тушуйтесь, вас примут как дорогих гостей. К тому же, дорогой мой господин Питу, вы, кажется, нуждаетесь не только в трапезе?
Питу бросил на ректора взгляд, исполненный целомудрия.
– Что если бы вам предложили не только обед, но и штаны?
– Я бы согласился, господин аббат, – отвечал Питу.
– Ну что ж! В таком случае и штаны и обед ждут вас.
И аббат Берардье увел Бийо с Питу в одну сторону, меж тем как Жильбер с сыном, помахав им рукой, направили свои стопы в другую.
Они пересекли двор, где воспитанники коллежа проводили перемены, и вошли в маленький садик – вотчину преподавателей; этот тенистый уголок служил приютом почтенному аббату, когда ему приходила охота погрузиться в сочинения своих любимцев – Тацита и Ювенала Жильбер сел на деревянную скамейку в тени ломоноса и дикого винограда, привлек Себастьена к себе и, убрав рукой длинные волосы, упавшие юноше на лоб, сказал:
– Ну вот, мой мальчик, мы снова вместе. Себастьен поднял глаза к небу, – Благодарение Господу, отец, мы вместе. Жильбер улыбнулся:
– Если кого и благодарить за это, то не Господа, а храбрых парижан.
– Отец, – сказал мальчик, – не говорите, что Господь тут ни при чем; когда я вас увидел, мне в первое же мгновение стало ясно, что это чудо сотворил Господь.
– А Бийо?
– Бийо был орудием Господа, как карабин был орудием Бийо.
Жильбер задумался.
– Ты прав, мой мальчик, Господь – основа всего, что есть на свете. Но вернемся к тебе и поговорим немного, прежде чем снова расстаться.
– Неужели мы опять расстанемся?
– Надеюсь, ненадолго. В то самое время, когда меня арестовали, у Бийо украли мой ларец, содержащий бесценные бумаги. Мне необходимо узнать, кто виновен в моем аресте, кто похитил мой ларец.
– Хорошо, отец, я подожду, когда вы окончите свои поиски.
И мальчик вздохнул.
– Тебе грустно, Себастьен? – спросил доктор.
– Да.
– Отчего?
– Сам не знаю; мне кажется, я не создан для того, чтобы жить, как другие дети.
– Что ты такое говоришь?
– Правду.
– Объясни мне как следует, что ты имеешь в виду.
– У всех детей есть забавы, радости, а у меня – нет.
– У тебя нет забав и радостей?
– Я хочу сказать, отец, что игры с ровесниками меня не забавляют.
– Учтите, Себастьен, что такой характер мне не по душе. Умы, созданные для славы, подобны отборным плодам, которые поначалу всегда горьки, терпки, зелены и лишь потом достигают восхитительной сладости. Поверьте, дитя мое: быть молодым – большое счастье.
– Не моя вина, что я не умею быть молодым, – ответил Себастьен с меланхолической улыбкой.
В продолжение всего этого разговора Жильбер, сжимая руки сына в своих руках, пристально глядел ему в глаза.
– Ваш возраст, друг мой, – это время сева; в эту пору ничто из того, что заронила в вас учеба, еще не должно проступать наружу. В четырнадцать лет степенность – знак либо гордыни, либо болезни. Я спросил вас, хорошо ли вы себя чувствуете, вы отвечали, что хорошо. Теперь я спрашиваю вас, не гордец ли вы? Я предпочел бы услышать, что нет.
– Успокойтесь, отец, – сказал мальчик. – Я грущу не; от болезни и не от гордыни; нет, я грущу оттого, что у меня горе.
– Горе, бедное мое дитя! Какое же у тебя горе? Какое может быть горе в твоем возрасте? Расскажи мне все без утайки.
– Нет, отец, нет, не теперь. Вы ведь сказали, что торопитесь; у вас мало времени. Поговорим о моих безумствах в другой раз.
– Нет, Себастьен, иначе у меня будет неспокойно на душе. Расскажи мне о своем горе.
– По правде говоря, я не смею.
– Чего же ты боишься?
– Боюсь показаться вам одержимым, а еще боюсь огорчить вас своим рассказом.
– Ты больше огорчишь меня, если не откроешь мне своей тайны.
– Вы прекрасно знаете, отец, что у меня нет тайн от вас.
– В таком случае начинай свой рассказ.
– Честное слово, я не смею.
– Себастьен, ты ведь хочешь, чтобы тебя считали мужчиной?
– В этом все дело.
– Тогда наберись смелости!
– Ну, хорошо! Отец, источник моего горя – сон.
– Сон, который тебя пугает?
– И да, и нет; когда я вижу этот сон, мне не страшно, я просто переношусь в какой-то другой мир.
– Что ты хочешь сказать?
– Еще когда я был совсем мал, меня посещали эти видения. Вы ведь знаете, мне два или три раза случалось заблудиться в густом лесу, окружающем деревню, где я вырос.
– Да, я слышал об этом.
– Так вот, я заблудился, потому что шел следом за призраком.
– За призраком? – переспросил Жильбер, глядя на сына с изумлением, смешанным с ужасом.
– Понимаете, отец, вот что происходило: я играл с другими детьми, и, пока я не выходил за околицу деревни, пока я не оставался один, я никого не видел; но стоило мне выйти за околицу, как я начинал слышать подле себя что-то вроде шороха шелка; я протягивал руки, но не мог ухватить ничего, кроме воздуха; однако чем дальше я уходил, тем лучше различал призрак. Сначала это было дымчатое облако, затем дымка сгущалась и принимала форму человеческого тела. Это была женщина, она не столько шла, сколько скользила по воздуху, и чем темнее были уголки леса, куда она углублялась, тем явственнее становились очертания ее фигуры. Неведомая, странная, неодолимая сила влекла меня к этой женщине. Я шел за ней следом, вытянув руки и, подобно ей, не произнося ни слова: я не раз пытался окликнуть ее, но так и не смог выговорить ни единого звука; я шел за ней, не в силах догнать ее, а она не останавливалась и наконец таким же чудом, как возникла, начинала исчезать. Силуэт ее становился все бледнее и бледнее; плоть обращалась в дымку, дымка истончалась и пропадала из виду. А я без сил падал на землю в чаще леса. Там меня и находил Питу, иногда в тот же день, а иногда лишь назавтра.
Жильбер продолжал смотреть на сына со все возрастающей тревогой. Пальцы его искали пульс мальчика. Себастьен понял, какие чувства обуревают доктора.
– О, не тревожьтесь, отец, – сказал он, – я знаю, что ничего подобного на самом деле быть не может, я знаю, что это просто видение.
– А как выглядела эта женщина? – спросил доктор.
– О, она была прекрасна, как королева.
– Тебе случалось видеть ее лицо?
– Да.
– Как давно? – спросил Жильбер, трепеща.
– Уже в Париже.
– Но в Париже ведь нет такого леса, как в Виллер-Котре, нет высоких деревьев, под зелеными кронами которых царит таинственный полумрак? В Париже нет ни тишины, ни уединения – а без них откуда взяться призракам?
– Нет, отец, все это есть и здесь.
– Где же?
– В этом саду.
– Как в этом саду? Ведь доступ в этот сад открыт только преподавателям?
– Вы правы, отец. Но два или три раза мне показалось, что эта женщина проскользнула со двора сюда, в сад. Я хотел пойти за ней, но всякий раз натыкался на запертую калитку. И вот однажды, когда аббат Берардье, очень довольный моим переводом, опросил меня, что бы я хотел получить в награду, я сказал, что хотел бы иногда гулять в этом саду. Он позволил. Я пришел сюда, и здесь, отец, здесь видение посетило меня вновь.
