Луи Буссенар - Десять миллионов Рыжего Опоссума. Через всю Австралию
Через два часа преследуемое судно наконец видно всем. Оно несется как морская птица, но «Королева Виктория» устремляется вперед с несокрушимой мощью кита.
В пять часов пополудни расстояние между двумя пароходами не более десяти километров; разрыв, если учесть скорость пиратов, колоссально сокращен. Но какая, однако, адская машина находится в чреве «Уильяма», позволяя на равных соперничать с одним из самых быстроходных кораблей британского флота?!
Не будь на борту у преступников сокровища наших друзей, с каким удовольствием канониры[141] «Королевы Виктории» выпустили бы по нему несколько снарядов, уже лежащих наготове возле орудий.
О! У капитана возникает какая-то идея!
Зашевелился экипаж парового катера. Приготовлены к работе тали, чтобы спустить его на воду; кочегар разжигает огонь в топке. Через полчаса маленькое судно будет в полной готовности.
Но неужели капитан собирается на этой посудине гнаться за пиратским кораблем?
Громкий выстрел раздается с нашего борта, приказывая вражескому пароходу поднять свой флаг.
Однако разбойники не обращают никакого внимания на предупреждение. Звучит второй выстрел. С хриплым ревом снаряд, разрезая воздух, вдребезги разбивает рею фок-мачты[142] бандитов и уходит дальше в море.
Над бортом противника, в свою очередь, вздымается белое облачко, и, прежде чем мы услышали звук выстрела, снаряд ударяется о броню носовой части фрегата. И тут же зловещий черный флаг поднимается на гафель бизань-мачты.
— Вот наглецы! — восклицает майор, покраснев. — Они что, считают себя недосягаемыми? Ах, если бы не золото, то с четырьмя снарядами в корпусе молодчики стали бы прекрасным угощением для акул.
— Не беспокойся, брат! — флегматично отвечает капитан. — Через час — да что я? — через полчаса все будет закончено.
Спустя несколько минут «Уильям» как будто замедляет ход. Он находится от нас самое большее в километре, но огня не открывает. Это естественно, ведь фрегат, к счастью, неуязвим для его снарядов.
«Королева Виктория» тоже сбавляет ход. Четыре матроса с носовой части непрерывно измеряют глубину залива. Теперь следует двигаться с бесконечными предосторожностями: мы приближаемся к коралловым рифам.
Машина катера под давлением, его экипаж находится на своих местах и только ждет сигнала.
На невозмутимом лице капитана появляется легкая улыбка.
— Дела идут неплохо, — оборачивается ко мне старый матрос с обветренным лицом. — Наш капитан не часто смеется. Наверняка он намерен им здорово всыпать.
Рифы совсем близко от «Уильяма», по крайней мере, всего в тысяче метров от правого борта. Он останавливается на несколько секунд, а потом вдруг чуть ли не разворачивается на месте и под полными парами пускается с безумной храбростью в узкий фарватер, куда фрегат не может пройти.
Из наших уст вырываются возгласы гнева и разочарования.
Их рулевой, вероятно, блестяще знает рельеф дна в этом районе, судно с лихостью лавирует в извилинах фарватера.
А «Королеве Виктории» приходится остановиться: пройдя еще сто метров, корабль неминуемо сел бы на мель.
Пираты же, находящиеся от нас в восьмистах метрах, продолжают двигаться среди рифов, верхушки которых видны над поверхностью воды.
Капитан внимательно рассматривает карту, отмечает ногтем какое-то место и тихо говорит словно самому себе:
— Вот здесь.
Он поднимает голову и снова улыбается.
Пораженный столь редкостным событием, экипаж словно забыл о своих обязанностях, застыв в полной растерянности.
— А теперь, дети мои, — вдруг командует капитан громовым голосом, — не стесняйтесь! Перебейте ему ноги, сломайте крылья, продырявьте брюхо! Судно наше! Бортовой залп! Топить его!
Фрегат повернут бортом к фарватеру. Поэтому движение «Уильяма» перпендикулярно линии стрельбы. Несмотря на рифы, затрудняющие движение, он поддает пару. Однако в момент, когда капитан Харви отдает команду «Огонь!», изгиб фарватера заставляет «Уильям» повернуться параллельно нашему кораблю. Две шестнадцатисантиметровые пушки, высунув свои железные пасти из портиков правого борта, начинают представление. Выстрелы звучат одновременно. Снаряды разносят в щепы часть левого борта пиратского судна, сбивают трубу, которая, покрутившись как кегля, со скрежетом падает на палубу. Тяги в топках больше нет, и дым выбивается изо всех щелей.
Однако пираты не сдаются. Их машина работает плохо, но словно по волшебству опустившиеся было фок[143], фок-марсель, грот[144], грот-марсель и бизань надуваются ветром.
Тогда наступает черед заговорить своим громовым голосом двум двадцатичетырехсантиметровым орудиям. Грот-мачта, переломленная в двух метрах от палубы, качнулась вперед-назад и, ломая ванты и штаги[145], с грохотом рушится на палубу, накрывая ее парусом. Неописуемое смятение царит на «Уильяме». Потеряв управление, он останавливается.
Тем временем наши канониры вводят поправку в прицел на два градуса ниже. Теперь уже четыре орудия грохнули одновременно. Страшный квартет сотрясает воздух. В борту пиратского парохода пробито рваное отверстие величиной с ворота на уровне ватерлинии[146]. В нее тут же врывается вода. Пароход тяжелеет, останавливается, шатается, как пьяный, и начинает медленно погружаться.
— Брат, что ты делаешь! — ужасается майор, придя в себя после неожиданных результатов канонады, длившейся всего несколько минут.
— Топлю его.
— Черт подери! Я это вижу! А как же сокровище?
— Оно попадет в то место, где можно не бояться грабителей.
— Но оно же потеряно! Оно погружается на дно моря!
— Несомненно. Я этого и хотел. Морское дно надежнее любого сейфа.
— Ничего не понимаю.
— Сейчас поймешь.
«Уильям» идет ко дну. Из воды, среди обломков, качающихся на волнах, торчат, словно мертвые деревья, верхушки его фок- и бизань-мачты.
— Что же дальше? — спрашивает майор.
— Еще, брат, надо сделать три вещи. Прежде всего — потопить пиратский ялик[147], который, я надеюсь, захлебнется в бурунах от тонущего корабля.
Сказано — сделано. Расстрелянный картечью маленький ялик завертелся, как подбитый заяц, и погрузился в воду.
— Так, с этим все в порядке, — невозмутимо подытоживает капитан, по-видимому забавляясь происходящим. — Ну, а что касается бандитов, спасающихся вплавь, их лучше всего оставить на рифах. Здесь они закончат свою жизнь, как того заслуживают, если, разумеется, не сдадутся на милость победителя.
