Макс Пембертон - Бриллиантовый корабль
– Да, не хватает, – ответил я, удивляя его своей откровенностью. – А вам незачем его беречь. Если мы не купим его у вас, нам придется ехать в Порто-Гранде. В таком случае вы свезете ваш груз обратно в Европу, где вас арестуют, как только вы ступите на землю. Я позабочусь об этом, когда прибуду к островам. Полиция будет поджидать вас. Возьмите-ка лучше мои деньги – по десяти фунтов на каждого из ваших матросов... Нечего упоминать о размерах суммы, ибо вы не найдете ее удовлетворительной.
Почти целый час спорили мы с ним и торговались. К счастью, пока мы разговаривали, «Бриллиантовый корабль», дым которого виден был одно время, удалился к западу и скоро исчез с наших глаз. Капитан был человек тупой, алчный, не поддающийся угрозам, но чрезвычайно падкий на деньги. В конце концов мы сговорились и я купил у него уголь за такую цену, которую охотно удвоил бы. Мне кажется, что это был один из моих лучших деловых дней за всю мою жизнь. Отрезать от еврея вспомогательное судно, – наполнить свои закрома драгоценным горючим материалом, который с таким риском был вывезен из Кардиффа, отправить пароход туда, откуда он пришел... Даже Лорри ничего не мог возразить против этого. Что касается моего бедного друга Тимофея, волнение его было ему не под силу.
– Доктор, – сказал он, – я сомневался в твоем спасении и говорю тебе это прямо. Но скажи мне теперь, что мы сейчас отправимся обедать на корабль еврея – и я поверю тебе. Это не будет удивительнее того, что мне недавно показали мои бедные старые глаза.
Я сказал ему, чтобы он не строил из себя шута, а исполнил лучше обязанности часового, пока мы подъедем с яхтой к пароходу и перегрузим на него весь уголь. Капитан мог задумать какой-либо обман против нас, хотя я и сомневался в этом. Мы поставили на мостике вооруженного часового и выдвинули из бойниц наши пушки... Волнения на море не было и поверхность его была гладкой, как зеркало. Не веря своим глазам, но тем не менее повинуясь моему приказанию, добрые матросы с рвением, достойным негров, принялись за работу и скоро наполнили закрома драгоценным углем. Приступили они к делу часов в семь утра и было только три часа пополудни, когда они все кончили. Я расплатился с капитаном и посоветовал ему на всех парах уходить на восток.
– Возвращайтесь тем путем, каким пришли, и держите язык за зубами, – сказал я. – Я буду отвечать за вас полиции, если это окажется необходимым. Сами будете виноваты, если дело дойдет до этого.
Он вежливо поблагодарил меня и я видел, что он остался вполне доволен. Спустя полчаса после его отъезда он совершенно вылетел у меня из головы, а когда волнение, вызванное его появлением, окончательно прошло, я приказал подать чай в каюту, где мы собрались для окончательного и серьезного обсуждения дела. Мы должны были решить, что нам следует предпринять для освобождения Анны из дьявольских когтей «Бриллиантового корабля».
Какими способами мог ничтожный экипаж яхты справиться с большим ульем негодяев? Какого курса следовало нам держаться? Могли ли мы надеяться на помощь Великобритании или какого-нибудь другого государства? Вот о чем рассуждали мы, сидя за чаем.
– Мы должны прежде всего обратить внимание на их угрозу, – сказал я. – Я уверен, что они будут пытаться и даже способны убить Анну, если только вынудить их к, этому. Но сделают они это только в крайнем случае. Она их заложница. С того момента, когда они причинят ей какое-либо зло, они ничего больше не смогут сделать против нас. Если же они вздумают оскорбить ее, то им придется бороться с человеком, который отличается необыкновенным мужеством и не пожалеет своих денег. Я предполагаю, что нам необходимо заставить их думать, будто мы постоянно наблюдаем за ними. Будем играть по отношению к ним ту же роль, какую касатка-убийца играет по отношению к киту: день и ночь будем идти по их следу и сообщать по телеграфу в Европу все, что мы узнаем о них. Если они отправятся а Южную Америку, мы последуем на судах, идущих в Рио-де-Жанейро и Монтевидео. На постовых судах, следующих в Аргентину, есть аппарат Маркони. Мы всегда успеем попасть на одно из них. Я скорее готов сжечь свою яхту, чем вернуться обратно. Если же вы, друзья мои, придерживаетесь другого мнения, не бойтесь высказать его. Мы погубили уже одного беднягу, можем погубить и других. Мы обязаны сказать им, как далеко мы едем и какому риску подвергаемся.
– Матросы ничего не боятся, сэр, – ответил Лорри. – Смерть бедняги Холленда сделала их решительными. Они готовы идти в огонь, чтобы наказать тех негодяев. Я вижу, решение ваше твердо. Мы с помощью торпеды пустим ко дну их судно, и это нам не составит никакого труда. Об этом не стоит даже думать. Мы можем держаться на определенном расстоянии от них, – только чтобы их ядра не достали нас, – и дразнить их, сколько нам угодно.
– Доктор говорит, – сказал Мак-Шанус, – что леди придется переносить оскорбления, и вы видели, как кровь то приливала к его лицу, то отливала, пока он говорил. Я уважаю его за это. Мы должны добыть девушку с корабля и не терять при этом еврея из виду. Это дело самое подходящее для волшебника-японца. Негодяи отправятся наверняка в какой-нибудь южноамериканский порт, и как только он выйдет на берег, так и поминай, как его звали. Сами говорите это, а браните правительство. Скажу больше, как я вижу, вы ничего не можете сделать.
– Я далек от того, чтобы так думать, Тимофей, – сказал я, – но твои речи мало помогут нам. Мы должны преследовать этих людей и дать им понять, что мы преследуем их. С помощью находчивости мы остановили одно их судно, можем остановить и другое. Я хочу посмотреть, насколько находчивость поможет мне справиться с самим евреем.
Я еще много говорил на эту тему, но не считаю нужным повторять это. Достаточно будет сказать вам, что мы решили день и ночь держать этих негодяев в напряжении и заставить их напасть на нас. А что будет дальше – нам было безразлично. Мы спокойно смотрели на возможный исход этого дела, как для себя, так и для той, спасения которой мы так горячо желали.
XXV
Спустя семь дней
В течение последующих семи дней мы все время держались на расстоянии двух-трех миль от большого судна, на котором укрывался еврей со всей своей компанией. В безлунные ночи мы отважно неслись вперед и ближе присматривались к кораблю, выказывая полное пренебрежение неумелым пушкарям и наблюдая за всем, но мы могли увидеть на их палубе. На задней части судна находилась каюта, которую, сколько мне помнится, я считал принадлежащей Анне. Я мысленно представлял себе, как она прячется там, скрываясь от гнева еврея и оскорблений его сообщников. Как должна она была измениться и как не походила, вероятно, на ту Анну, которую я видел в бухте Диеппа, на смеющуюся маленькую Талию песчаного берега, на Анну, которая покорила меня своими серьезными вопросами, смотрела на меня глазами, полными сомнения и желания верить! Я не мог даже надеяться ни в каком случае быть героем ее романа. Она могла совсем не знать о том, что «Белые крылья» следят за нею... Быть может, она ничего не могла знать о нашем преследовании и о том, к чему оно нас приведет.
