Александр Дюма - Приключения Джона Девиса
Еврей не ждал меня так рано: он звал в семь, а тогда было еще только пять часов. Я рассказал ему, в чем дело, и попросил дать мне чего-нибудь поесть. Моисей был человек бесценный: он исправлял все возможные ремесла. Он тотчас принес мне самый лучший обед, какой только можно сыскать в Константинополе, то есть вареного цыпленка, рису с шафраном и пирожного; потом подал душистый кальян с превосходным табаком.
Я роскошно лежал на диване, как вдруг вошел Моисей и за ним женщина, закутанная в плащ и покрывало. Он тотчас запер за собою дверь. Воображая себе, что это моя богиня, которая решилась предстать предо мною в виде простой смертной, я вскочил с дивана и начал раскланиваться, но Моисей остановил меня.
— Времени тратить некогда, — сказал он.
— Да я и не намерен.
— Вы ошибаетесь. Это не барыня, а служанка.
— Ага! — сказал я с сожалением.
— Послушайте меня, — сказал Моисей, — оставьте это, пока еще можно; вы пускаетесь на дело, опасное везде, а в Константинополе и подавно. Мне заплатили, чтобы предложить вам свидание, я и предложил; но ни за что на свете не приму на себя ответственности за то, что может с вами случиться.
Я вынул кошелек и, высыпав на руку половину того, что в нем было, подал Моисею.
— Вот, — сказал я, — несколько цехинов в знак признательности за то, что ты исполнил это поручение, и в доказательство, что я отступаться не намерен.
— Так и быть, — сказал Моисей, отвязывая покрывало и верхнее платье женщины, которая почтительно стояла у дверей, не понимая того, что мы говорили. — Наряжайтесь, — прибавил он, — и дай Бог вам выпутаться из беды, в которую сами лезете.
Признаюсь, что я немножко поколебался, увидев, что надобно закутаться в это платье, в котором мне, как мумии, невозможно будет действовать руками. Но я зашел уже слишком далеко, отступить было бы стыдно, и я, очертя голову, продолжал свое опасное предприятие.
— Научи же, что мне теперь делать? — сказал я.
— Ступайте только за невольником, который поведет вас, а главное, молчит. Одно слово, и вы погибли.
Все это было не очень весело; но уж так и быть, я на все решился. Читатели уже видели, что я не труслив, да притом меня тянуло любопытство, столь свойственное молодым людям. Я прикрыл только свой мичманский кортик, надел платье и покрывало, и в этом костюме, скрадывающем все формы, походил как две капли воды на ту, которая уступила мне свою одежду. Это я угадал по взгляду, которым мы с Моисеем обменялись.
— Ну, а теперь что мне делать? — спросил я, нетерпеливо желая узнать, к чему все это меня поведет.
— Пойдемте со мною, — отвечал Моисей, — и только ради Бога…
Он положил палец на губы.
Я кивнул головою, отворил дверь и, сойдя с лестницы, очутился в магазине.
Там ждал нас черный невольник. Обманутый моим нарядом, он тотчас побежал отвязать осла. Турчанки обыкновенно ездят на ослах. Моисей почтительно проводил меня до дверей, помог мне сесть в седло, и я пустился в путь, не зная, куда меня везут.
XVI
Мое путешествие продолжалось минут десять; я не узнавал ни одной из улиц, по которым ехал. Наконец мы остановились у довольно большого дома. Провожатый мой отворил ворота, я въехал, и он опять их запер. Я очутился на квадратном дворе, видно, хорошо знакомом моему ослу, потому что он сам пошел прямо к двери, насупротив ворот. Я хотел было соскочить, но невольник стал на одно колено, чтобы другое послужило мне вместо ступеньки, и подставил мне голову, чтобы опереться на нее рукою. Я последовал принятому порядку; потом, видя, что невольник хочет ограничить этим свои услуги и сбирается вести осла в конюшню, я показал ему повелительным жестом, чтобы он шел вперед. Он тотчас повиновался с почтительностью, доказывавшею его привычку к языку жестов.
Предосторожность была не лишняя. Я бы никогда не выпутался из лабиринта комнат и коридоров, по которым вел меня невольник. Между тем я посматривал вокруг себя, чтобы опознаться, в случае, если придется сделать поспешную ретираду, и по множеству слуг и стражей, которые мелькали мимо меня, как тени, или стояли неподвижно, как статуи, я догадался, что нахожусь в доме какого-то знатного турецкого барина. Наконец отворилась дверь в комнату, светлее и лучше убранную, чем все прочие. Проводник мой впустил меня туда, затворил двери, и я очутился перед девушкою лет четырнадцати или пятнадцати, которая показалась мне совершенною красавицей.
Прежде всего я запер дверь позолоченною задвижкою, повернулся и стоял несколько секунд неподвижно, вне себя от удивления и радости, пожирая глазами фею, которая как бы волшебным жезлом отворила мне двери этого очарованного дворца. Она лежала на шелковых подушках; на ней был кафтан из розовой шелковой материи с серебряными цветочками и верхнее платье из белого штофа с золотыми цветочками, стянутое в талии и вырезанное на груди; длинные рукава этой ферязи висели позади, и под ними рукава белой шелковой газовой рубашки, которая застегнута была на груди бриллиантовой запонкой. На голове у девушки был колпак, прелестный головной убор турчанок, который состоит из бархатной алого цвета шапочки с золотой кистью и надевается набекрень. Волосе на виске, выставлявшиеся из-под колпака, были приглажены, и в них заткнут букет из драгоценных каменьев, обделанных в виде цветов; жемчужины изображали померанцевые цветы, рубины — розы, бриллианты — жасмины, а топазы — жонкили. Волосы красавицы длинные, каких у нас никогда не видно, падали бесчисленными плетенками до вышитых золотых туфель. Что касается до лица, то у ней были черты совершенно правильные; это была греческая красота во всем своем строгом и прелестном величии: лицо с большими черными глазами, аполлоновским носом и коралловыми губами.
Само собой разумеется, что я рассмотрел все это одним взглядом.
Красавица между тем протянула вперед головку, согнув шею, как лебедь, и устремив на меня беспокойный взор. Я вспомнил о странном своем наряде и догадался, что она сомневается, точно ли я тот, кого она ждала. Я в ту же минуту разорвал, сбросил с себя платье и покрывало и очутился в своем мичманском мундире.
Прекрасная гречанка встала, пошатываясь, и, протянув ко мне руки, вскричала:
— Ради Бога, спасите меня!
— Скажите мне, кто вы, и от какой опасности я должен спасти вас? — вскричал я, подбегая, чтобы поддержать ее.
— Кто я? — сказала она. — Я дочь того, кого вы встретили, когда его вели на казнь, и вы можете спасти меня от опасности быть любовницей того, кто причиною смерти отца моего.
— Скажите только, что я должен делать? Я на все готов.
