Александр Шейнин - Полынов уходит из прошлого
Она любовно смотрела на него, а Михаил в это время мучительно думал. Наконец, он вспомнил, что ему не давало покоя с той минуты, как пришел в себя.
— Леночка, а Полынов, его сын... Что с ними?
— Полынов? — удивилась Лена... Засни, Михаил, у тебя температура...
— Нет, Лена, я в сознании, скажи мне, что с ними?
— С кем?
— С теми, кто был со мной... там на плоту... их двое, — лихорадочно проговорил Михаил.
— А-а, — ответила девушка. — Не беспокойся, они живы.
Радость придала Михаилу силы. Он уже не чувствовал боли. Он торопливо, перескакивая с одного события на другое, начал рассказывать Лене об ущелье Полынова, о том, что случилось с ним, о своих новых друзьях. Утомленный рассказом, Михаил умолк.
В палатку вошел мужчина.
— Как дела? — тихо спросил он у девушки.
— Василий Яковлевич, — прошептал Щербаков, узнав Бархатова.
Лицо геолога просветлело:
— Ну, раз заговорил — все в порядке. — Он подсел к койке. Тепло и очень сердечно посмотрел на Михаила:
— Пропащая душа... Как вы себя чувствуете?
Михаил улыбнулся:
— Хорошо.
— Ну вот, Леночка.. Я еще на вашей свадьбе побываю. Отощал он, но ничего, вернем ему силы, будет еще по горам лазать.
В этот момент в палатку вошли Рашид и Галя.
— Еще бы! Обязательно будем по горам лазать!
— Так вот где эта пропащая душа!
Щербаков увидел их, радостно произнес:
— Рашид!.. Галя!.. Здравствуйте... И вы здесь.
Молодые люди бросились к кровати, расцеловали Михаила.
— Василий Яковлевич, а вы знаете, кто те двое? — сказал Михаил.
— Кто же?
— Полынов, которого вы разыскивали, и его сын.
— Полынов!?
Василий Яковлевич тревожно взглянул на Лену. Та улыбнулась: Михаил уже успел рассказать ей многое.
— Правда, Василий Яковлевич... Михаил нашел их в ущелье.
Но Бархатов никак не хотел в это поверить.
— Да. да, это они, Полынов и его сын... Я все расскажу... Лена сказала, что их состояние хорошее... Нас спасли, да... Я им сказал, что нас не оставят в беде... Они такие хорошие... Я им обещал показать, какой стала Россия... Ведь они ничего не знают... О, это просто чудо, что я с вами... с вами...
— Хватит, — решительно проговорил Бархатов, — вы много говорите, а вам это вредно... А ну, друзья, киш отсюда...
Михаил стал протестовать, но Лена укрыла его одеялом, нежно сказала:
— Я тут, рядом буду... Ты отдохни... А мы еще поговорим. Ведь все наше впереди...
Она наклонилась, поцеловала его и выбежала из комнаты.
— Да, впереди, — уже засыпая, прошептал Михаил. — И все наше...
И счастливо улыбнувшись, он закрыл глаза.
НАСЛЕДСТВО ПОЛЫНОВА
ПРИЕЗД МИСТЕРА КРЕВКЕРА
В Москве, по соседству с оживленным и шумным Арбатом, есть тихая улочка, изогнутая, как виноградная лоза, сплюснутая старинными купеческими особняками, стены которых причудливо украшены безвкусной лепкой и массивными карнизами. Редкие прохожие, случайно завернув сюда, торопливо ускоряют шаг, подавленные мрачностью высоких и крепких оград.
Здесь разместились некоторые иностранные посольства, которых так много в столице. Круглые сутки, в зной и холод, в слякоть и вьюгу у массивных ворот дежурят подтянутые милиционеры, отдающие честь комфортабельным машинам с национальными флажками на радиаторах.
Однажды в безветренный и холодный февральский день возле одного из зданий, построенного лет двести назад, остановился мышиного цвета лимузин. Из автомобиля вышел преклонных лет человек в зеленой, не по сезону, шляпе и бобриковом пальто, мешковато сидевшем на щупленькой фигуре. В руках незнакомец держал саквояж из желтой добротной кожи.
Старческой, неторопливой походкой он прошел по очищенной от снега асфальтированной дорожке в глубину двора и нажал кнопку наружного звонка.
Широкая дверь бесшумно открылась. Степенный швейцар с поклоном пропустил незнакомца, а затем помог ему снять пальто. Спустя некоторое время, приезжий, не выпускавший саквояжа из рук, был принят самим послом.
Это был высокий, сухощавый мужчина с впалыми, болезненного вида щеками, с горбинкой на носу. Большие очки в роговой оправе прикрывали глаза. Редкие, с проседью волосы обрамляли большой выпуклый лоб.
Вошедший простуженным голосом проговорил:
— Леви Кревкер, доверенный нотариальной конторы братьев Уатсон.
Посол приподнялся из-за громадного письменного стола, подал узкую руку. Неторопливым жестом пригласил мистера Кревкера сесть.
— Чем могу быть полезен?
— Я прилетел в Москву в связи с сообщением, появившимся в наших газетах.
Кревкер достал из внутреннего кармана солидный кожаный бумажник, вынул оттуда прямоугольную газетную вырезку и, развернув, протянул через стол.
Посол неторопливо поднес ее к глазам. Московский корреспондент одной солидной заграничной газеты в сенсационном духе расписывал историю царицынского врача Полынова, прожившего много лет в затерянном на Памире ущелье.
— Да, да, вспоминаю, — поднял глаза посол. — Об этом писалось и в русских газетах, по-моему, прошлой осенью. Но какое дело до всего этого нотариальной конторе братьев Даудсон?
— Уатсон, — корректно поправил посетитель.
— Простите, мистер...
— Кревкер.
— Могу я поинтересоваться, чем вызван ваш приезд в Россию?
Доверенный конторы, видимо, ожидал этого вопроса. Бесстрастным голосом ответил:
— Вот уже 30 лет нотариальная контора братьев Уатсон безуспешно разыскивает наследников нашего клиента, русского эмигранта, в прошлом царицынского обувного фабриканта и купца первой гильдии Афанасия Терентьевича Сердюкова, завещавшего все свое состояние единственной дочери Марии Афанасьевне Сердюковой, а в случае ее смерти — мужу Сердюковой — Александру Ивановичу Полынову или их детям.
— Понимаю. Значит, вы предполагаете, что Полынов, о котором сообщают газеты, и есть разыскиваемый вами наследник?
— Некоторые данные сходятся, но моя обязанность в этом удостовериться и, если не окажется других претендентов, ввести его в законные права.
Посол снял очки, медленно стал протирать их.
— И большое наследство? — близоруко прищурив глаза, поинтересовался он.
— Мистер Сердюков заблаговременно, еще до революции, перевел значительную часть своего состояния в заграничные банки. Удачно приобретя после эмиграции алмазные копи и земли в Южной Африке, он, кроме того, обладал ко дню смерти одним миллионом шестьюстами тысячами долларов, положенными в государственный банк на проценты.
— Так, — холодно констатировал хозяин кабинета. — А у нас что, нет никого, кто бы претендовал на это наследство?
