Марк Твен - Похождения Гекльберри Финна (пер.Ранцов)
Увидев меня, он сказал:
— А ты чего сюда попал, мальчонок? Жить тебе надоело, что ли? — И проехал мимо.
Я перепутался; но какой-то человек успокоил меня:
— Ничего, это он только так стращает, — он всегда беснуется, когда пьян. Это добрейший старый дурак во всем Арканзасе — пальцем никого не тронет, ни пьяный, ни трезвый.
Боггс подъехал к самой большой лавке в городе, нагнулся, заглядывая под парусиновый навес, и закричал:
— Ну-ка, выходи сюда, Шерборн! Выходи-ка посмотреть на человека, которого ты надул! Тебя-то я и ищу, собака, и доберусь до тебя, ей-ей!
Он принялся осыпать Шерборна разными ругательными словами, какие только попадали ему на язык.
Вся улица кишела народом; все слушали и хохотали. Вдруг из лавки выходит человек лет пятидесяти пяти, с важной, гордой осанкой, одетый гораздо лучше всех городских жителей, — и толпа расступилась в обе стороны, чтобы дать ему дорогу. Он обратился к Боггсу тихо так, спокойно:
— Мне это, наконец, надоело; но я буду терпеть до часа. Заметьте, только до часа — не дольше. Если вы хоть раз раскроете рот и оскорбите меня после этого срока, то берегитесь!
Повернулся и вошел в лавку. Толпа присмирела; никто не шевельнулся, смех замолк Боггс отъехал и поскакал по улице, не переставая бранить Шерборна и крича во все горло.
Скоро он опять очутился возле лавки, остановился перед ней и продолжал свое. Вокруг столпились люди, стараясь унять его. Но не тут-то было! Ему сказали наконец, что через четверть часа пробьет час, значит, он должен убираться домой. Ничто не помогало. Он все ругался, сыпал проклятиями, бросил свою шапку в грязь, переехал ее и опять помчался во всю прыть по улице, с развевающимися седыми волосами. Многие пробовали стащить его с лошади, чтобы запереть и дать ему протрезвиться; но все напрасно — вот он опять несется мимо, посылая ругательства Шерборну.
— Ступайте за его дочерью! — предложил кто-то, — Живей, приведите дочь; иногда он слушается ее. Если кто может его урезонить, так это она — и никто другой!
Побежали за дочерью. Я прошелся немного по улице и остановился. Минут через пять или десять опять появился Боггс, только уже не на лошади. Он шел, ковыляя по улице, прямо ко мне, без шапки, с двумя приятелями; они тащили его под руки и старались увести поскорее. Он притих и казался смущенным, он уже не отбивался, а сам как будто спешил. Кто-то вдруг крикнул:
— Боггс!
Я обернулся — гляжу: полковник Шерборн. Он стоял неподвижно среди улицы и держал в руке пистолет, не прицеливаясь, а направив дуло кверху. В ту же секунду я увидел молодую девушку, бегущую к нам, а с нею еще двоих людей. Боггс и его приятели оглянулись посмотреть, кто окликнул его, и когда увидали пистолет, оба приятеля отскочили в стороны, а дуло пистолета тихо опустилось и замерло. Оба курка были взведены. Боггс вскинул обе руки кверху и проговорил:
— О господи! Не стреляйте!
— Паф! — раздался первый выстрел…
Боггс отшатнулся назад, судорожно махая руками по воздуху. Паф! — другой выстрел, и несчастный тяжело грохнулся наземь, раскинув руки. Молодая девушка дико вскрикнула, бросилась к отцу, вся в слезах, восклицая:
— Он убил его, он убил его!
Толпа окружила лежащего тесным кружком, люди толкали, давили друг друга, вытягивали шеи, чтобы лучше видеть, а другие, стоявшие подальше, старались оттеснить их, крича:
— Назад, назад, вы его задавите!
Полковник Шерборн швырнул пистолет на землю, повернулся и ушел прочь.
Боггса втащили в москательную лавчонку; толпа все теснилась вокруг него; весь городок всполошился и следовал по пятам. А я побежал и занял удобное место у окна, откуда мог все видеть. Беднягу положили на пол, под голову ему сунули большую Библию, а другую Библию раскрыли у него на груди, сперва разорвав рубашку, так что я увидел, куда попала одна из пуль. Он глубоко вздохнул раз десять, — причем Библия высоко подымалась у него на груди — потом затих: он умер.
Его дочку едва оттащили от него; она плакала и кричала; ее увели прочь. Ей было лет шестнадцать, не больше — тихая такая с виду, скромная, но страшно бледная, испуганная.
Скоро весь город очутился на месте катастрофы; огромная толпа бушевала, волновалась и лезла к окну, стараясь заглянуть в дом; но люди, запасшиеся местами, не хотели их уступать, а другие, те, что позади, твердили:
— Полно, будет вам, уже насмотрелись, дайте и нам взглянуть! Так не годится — ведь и другие имеют такое же право!
Немало было пинков и потасовок; я поскорее удрал от греха. Улицы были полны народу; все казались возбужденными. Всякий, кто видел, как стреляли в старика, рассказывал, как это случилось, и вокруг каждого из рассказчиков собиралась целая толпа, жадно прислушиваясь. Какой-то долговязый, худощавый мужчина, с длинными волосами, в высокой белой шляпе набекрень и с тростью в руках, отмечал на земле место, где стоял Боггс и где стоял Шерборн, а народ следил за ним внимательно, качая головами, в знак того, что понимает в чем дело; потом человек в белой шляпе встал в неподвижной, величавой позе на том месте, где стоял Шерборн, нахмурил брови, надвинул шляпу на глаза и позвал: «Боггс!», затем поднял свою трость, прицелился, как пистолетом, крикнул «паф!», отшатнулся назад, вторично крикнул «паф!» и рухнул плашмя на спину. Люди, видевшие все это, уверяли, что он изображает эту сцену в совершенстве — точь-в-точь так происходило на самом деле. Человек десять вытащили бутылки с водкой и принялись угощать актера.
Вдруг в толпе кто-то заметил, что Шерборна надо казнить по закону Линча. В одну минуту эти слова подхватили, и все стали повторять то же самое; толпа шла, волнуясь, в исступлении, с дикими криками, срывая по дороге все веревки, которые попадались под руку, чтобы на них повесить Шерборна.
Глава XXII
Шерборн. — Представление в цирке. — Знаменитая трагедия. — В здании суда.
Народ двинулся густой толпой по улице к дому Шерборна, с криками и ревом, словно толпа краснокожих. Все, что попадалось навстречу, должно было убираться прочь с дороги, не то раздавят и сомнут как мошку, — глядеть было страшно! Впереди черни бежали с плачем перепуганные дети; все окна в домах были унизаны женскими головами, на каждом дереве громоздились мальчишки; из-за каждого забора выглядывали негритянки, но как только толпа приближалась, они сейчас же прятались в страхе, чтобы их не тронули. Многие женщины и девушки ревели и вопили, перепуганные до смерти.
Толпа остановилась у палисадника Шерборна. Она кишела, точно муравейник. От шума и гула можно было оглохнуть. Это был маленький дворик футов в двадцать.
