Марк Твен - Похождения Гекльберри Финна (пер.Ранцов)
ВОЗРОЖДЕНИЕ ШЕКСПИРОВСКИХ ВРЕМЕН
Редкостное зрелище! Один только раз!
Знаменитые во всем мире трагики
ДАВИД ГАРРИК МЛАДШИЙ из Лондонского Друри-Лейнского театра и
ЭДМУНД КИН СТАРШИЙ из Лондонского Королевского театра Хеймаркета,
Уайтчепела, Пуддинг-Лена, Пикадилли в Лондоне
и различных европейских королевских театров будут иметь честь
представить бессмертную сцену на балконе из РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТЫ!
Ромео — м-р Гаррик Джульетта — м-р Кин
С участием всей труппы!
Новые костюмы, новые декорации!
А также будет представлена потрясающая, неподражаемая, леденящая кровь сцена боя из РИЧАРДА III!
Ричард III — м-р Гаррик Ричмонд — м-р Кин.
А также
(по особому требованию публики) будет прочтен бессмертный монолог Гамлета!!!
Знаменитым Кином!
(Был декламирован им в Париже 300 вечеров подряд).
Только один раз!
По причине срочных ангажементов в Европе!
Входная плата 25 центов; дети и слуги 10 центов.
А пока мы отправились бродить по городу. Почти все домишки и лавки были ветхие, покосившиеся деревянные лачуги, никогда даже не видавшие краски; они сидели на три-четыре фута над землею, на сваях, чтобы избежать наводнения во время разлива реки. При каждом домике был садик, но, очевидно, там не произрастало ничего путного, кроме крапивы, подсолнечников, куч золы, старых подошв от сапог, осколков бутылок, тряпок и обломков старой жестяной посуды. Заборы были сделаны из разнокалиберных досок, кое-где сколоченных гвоздями; местами эти жалкие ограды покосились, а в калитках не водилось никаких запоров. Некоторые заборы были когда-то выбелены, но уж очень давно, должно быть, во времена Колумба, как выразился герцог. В садах разгуливали свиньи, а жители усердно гнали их вон.
Все лавки помещались на одной улице. Перед каждой находился белый парусиновый навес, и проезжие привязывали лошадей к столбам тентов. Под навесами стояли порожние ящики из-под товара; на них день-деньской торчали зеваки, от нечего делать ковыряя дерево своими карманными ножами; они беспрестанно жевали табак, позевывали, потягивались — целая куча праздношатающихся оборванцев. Почти на всех были желтые соломенные шляпы, похожие на зонтики; ни сюртуков, ни жилетов они не носили; они называли друг друга Биллом, Беком, Ганком или Джо и Энди, говорили лениво, словно нехотя, но зато здорово ругались. Стоит какой-нибудь зевака, прислонившись к столбу навеса, засунув руки в карманы штанов, и вынимает их лишь для того, чтобы почесаться или одолжиться щепоткой табаку. Только и слышны разговоры вроде следующего:
— Дай-ка табачку пожевать, Ганк!
— Не могу, у самого одна щепотка осталась. Попроси у Билла!
Может быть, Билл и даст ему, а может быть, соврет и скажет, что весь табак вышел. Некоторые из подобных бродяг никогда не Имеют ни гроша за душой и ни щепотки табаку. Они перебиваются, занимая табак у других:
— Дай, — говорит, — табачку пожевать, Джек, я только что отдал Бену свою последнюю щепотку.
И почти всегда это явная ложь, и никого этим не надуешь, разве постороннего; но Джек не посторонний, он непременно ответит:
— Ты-то дал Бену? В самом деле? После дождичка в четверг? Отдай-ка мне лучше за все разы, что брал у меня, Бенкер, тогда я, пожалуй, одолжу тебе еще и не возьму с тебя процентов!
Все улицы и переулки городишка затоплены грязью, да если бы это еще была простая грязь, а то какая-то особенная: липкая, черная как смола, сплошь в дюйм глубиной, а местами по колено. Куда ни взглянешь, везде, похрюкивая, бродят свиньи. Вот грязная свинья лениво плетется по улице с целой оравой поросят, растянется прямо посреди дороги, так что прохожим надо обходить ее кругом, блаженно щурит глаза, хлопает ушами, а поросята примутся сосать ее, и она так счастлива, словно королева. Вдруг какой-нибудь бродяга крикнет: «Эй! Куси ее! Ату ее!» Свинья вскочит со страшным визгом, а на ушах у нее по обе стороны повисло по собаке или по две, да еще три-четыре десятка псов бегут вдогонку. И вот все зеваки встают с мест, следят за интересным зрелищем, хохочут и рады, что поднялась такая возня. Потом опять садятся и успокаиваются, покуда не приключится собачья драка. Ничто на свете не может их так оживить и осчастливить, как собачья грызня. А то еще забава: облить скипидаром бродячего пса и зажечь его или привязать ему к хвосту жестяную сковородку и любоваться, как он бесится.
У реки некоторые домишки совсем накренились над берегом; так и кажется — вот-вот сейчас свалятся вниз. Жильцы оттуда уже выбрались. В других местах берег размыт под лачугами и навис острым углом. Там еще живут люди, но это очень опасно, потому что почва может обвалиться сразу на большом пространстве. Иной раз кусок земли в четверть мили вдруг начнет трескаться и ползет все дальше и дальше, покуда не свалится в реку, — и все это в одно лето. Такие города должны постоянно отодвигаться назад и назад, потому что река безостановочно гложет и подмывает их.
Чем ближе время подходило к полудню, тем больше теснилось фургонов и лошадей по улицам; прибывали все новые и новые. Приезжие семейства привозили с собой обед и закусывали в своих телегах. Немало было выпито водки, и я уже видел три драки. Кто-то вдруг крикнул:
— А вон и старик Боггс едет покутить — вон, глядите, ребята!
Все зеваки, казалось, очень обрадовались, — должно быть, они привыкли потешаться на счет Боггса.
— Интересно, к кому-то он будет приставать нынче? — сказал один из них, — Если б он взаправду уничтожил всех, кому грозился за эти двадцать лет, хорошую бы он себе нажил славу!
Другой заметил:
— Желал бы я, чтоб старик Боггс нынче пригрозил мне — по крайней мере, я знал бы, что проживу лет сто!
Боггс скакал на своей лошадке во весь опор, с криками и гиканьем, точно краснокожий:
— Эй, вы, прочь с дороги! Всех разнесу!
Он был совсем пьян, едва держался в седле. На вид ему казалось лет около пятидесяти; лицо у него было очень красное. Все задирали его, хохотали над ним, а он отругивался.
— Погодите, — говорит, — я ужо примусь за вас и отделаю по-своему, да теперь недосуг мне, приехал убить старого полковника Шерборна, дайте с ним сначала покончить, а вас уж я оставляю на закуску!
Увидев меня, он сказал:
— А ты чего сюда попал, мальчонок? Жить тебе надоело, что ли? — И проехал мимо.
Я перепутался; но какой-то человек успокоил меня:
