Ник Майер - Факир
– Сита господствует в святилище. Но не святилище богини подверглось оскорблению со стороны этого нечестивца. Все произошло в храме, а господином храма является верховный жрец. Чужеземец должен умереть. Я имею право приказывать здесь и приказываю.
– Нет, – вскричала девадаси, – ты более не имеешь права приказывать здесь?
Тиравалювер сделал угрожающий жест но девадаси не обратила на него внимания.
– Да, – продолжала она с твердостью, – ты забываешь, что с сегодняшнего дня ты более не верховный жрец Кали. Тебя замещает отныне Сукрийяна. Он один теперь жрец Нирваны. Приготовься же пробудить его божественный сон. И он уже решит участь этого чужеземца!
На этот раз Тиравалювер не мог ничего возразить и только бросил на девадаси злобный взгляд. Затем, обращаясь к своим, всегда готовым к его приказам, аколитам, произнес:
– Вы слышали, – сказал он с горечью, – Но знайте, что я не узнаю Ситы. Да, положительно, не узнаю… Но все же она говорит верно. Оставьте же чужеземца в покое… до нового приказания. А сейчас привяжите его к столбу..
Верховный жрец был так взволнован, что его речь сделалась несвязной. Он то и дело поворачивался к жрице и пожирал ее страшными взорами.
Что же касается нирванистов, то они повиновались своему жрецу, хотя и не без ропота. В одно мгновение ока мистер Токсон был подведен и привязан к столбу. Американский ученый не сделал ни малейшегодвижения к сопротивлению. Он позволил связать себе руки с улыбкой на устах, как делали американские краснокожие, влекомые своими врагами на пытку. Только будучи уже привязанным, он заговорил решительным тоном:
– Вот вы как поступаете с человеком, добровольно пришедшим к вам, обращаясь с ним, как с последним преступником? Я принес с собой вам средство, благодаря которому вы можете довести ваше торжество до конца, и если не вполне, то, по крайней мере, исполнить большую его часть, и вот как вы меня принимаете! Я скажу вам только одно: поищите своего Сукрийяна! Желаю вам успеха в этом деле!
Верховный жрец слушал его смелую речь с возрастающим негодованием. Он поочереди смотрел то на чужеземца, то на девадаси, которая, казалось, испытывала большое беспокойство во время тирады доктора Услышав имя факира своего преемника, Тиравалювер побагровел от ярости.
– Что ты сказал? – И зачем произносишь имя Сукрийяны?
– Затем, – холодно ответил мистер Токсон. – что я один знаю, что случилось с Сукрийяной. Вы думаете, что он в святилище, мирно спит в своем лакированном ящике. Ошибаетесь! Ящик украден из храма, он у меня, и Сукрийяны в нем уже нет!..
– Да, – продолжал ученый громким голосом, среди воцарившегося всеобщего молчания, – мне принадлежит ящик с факиром, откуда он не мог выйти раньше праздника богини Кали. Да и каким бы образом мне удалось завладеть драгоценным папирусом, который я только что сжег на ваших глазах?..
Странное дело – по мере того, как говорил мистер Токсон, верховный жрец, слушавший его с вниманием, склонял все ниже и ниже свою седую голову, в глазах его не загоралось зловещего пламени, – он вопросительно глядел на жрицу.
Но та не дала ему времени на размышление.
– Этот человек или сумасшедший, или лжет, – сказала она, прерывая доктора. – Он утверждает, что Сукрийяна похищен из храма, это неправда. Сукрийяна все время пребывает здесь. И вот доказательство!С этими словами она поднялась на последние ступеньки, сделанные из яшмы, взялась за занавес, отделявший храм от святилища, и порывистым жестом распахнула его!
III
Взоры всех жадно устремились в святилище.
Там, посредине, возвышалось изваяние трижды- святой, – статуя богини Кали, но изображенная совсем не так, какою она представлялась глазам верующих в храме, на алтаре. В этом святилище она стояла одна, без братьев, со своими десятью руками, поднятыми вверх над головой, что с первого взгляда производило такое впечатление, как будто она окружена сиянием.
Но не йа Кали смотрели верующие, а в углубление, вроде ниши, черневшее под ногами идола. В этой-то самой нише и должен находиться драгоценный гроб, где почивает факир Сукрийяна, и – в этом каждый мог убедиться, – гроб стоял на своем месте.
У Тиравалювера вырвался вздох облегчения лицо его просияло, сурово сдвинутые брови разошлись и на губах заиграла неуловимая торжествующая улыбка. Да, он узнал эти священные реликвии. Это именно тот самый лаковый щит, покрытый золотом и инкрустацией. Он даже со своего места различает символические фигуры, вырезанные на крышке.
Что же касается мистера Токсона, то он при виде ящика изобразил на своем лице сильное удивление. Как, ящик опять на своем месте! Он сделал сверхъестественные усилия освободиться от веревок: у него мелькнула безумная мысль осмотреть ящик и удостовериться, что он, Токсон, не жертва иллюзии и что он, на самом деле находится перед таинственным саркофагом
Но веревки, вместо того, чтобы распутаться, еще глубже, под его усилиями впивались в тело. Он был беспомощен, он не мог даже сдвинуться с места.
Его охватило отчаяние. Если гроб стоит на своем месте, помещенный туда стараниями нирванистов, то что стало с его дочерью, с Деборой? Ведь, чтобы похитить ящик, туги должны были проникнуть в бенгало: но этого мало, – попытка их неминуемо была бы встречена сопротивлением со стороны племянника и дочери, – следовательно, нирванисты должны были переступить через два трупа…
Впрочем… Внезапная мысль с быстротою молнии промелькнула в его разгоряченном мозгу.
Объяснение этого якобы чуда весьма просто: разве нирванисты не могли иметь два совершенно одинаковых гроба? Сцена, разыгрываемая перед его глазами, ни что иное, как искусная комедия, подстроенная жрецами, чтобы не подорвать в народе веры в себя. Но это хорошо: можно иметь два гроба, но нельзя иметь другого Сукрийяну. Как вы тут поступите, любезные отцы? А, да саркофаг сейчас откроют, вот мы и посмотрим!..
Между тем Тиравалювер повернулся к Сите и сказал:
– Я принимаю из твоих благочестивых рук священный гроб, который ты свято хранила… Теперь этот гроб должен возвратить нам нашего брата, нашего Сукрийяну. Я обращаюсь к тебе от имени Кали, нашей покровительницы, и приглашаю открыть гроб…
Жрица, прослушав речь верховного жреца, молча поклонилась ему и медленными, торжественными шагами без шума направилась к статуе богини Кали.
Две тысячи присутствующих затаили дыхание. Глубокое молчание не нарушалось ни малейшим шумом, и только слышно было, как ночные бабочки трепетали своими крылышками, летая вокруг мерцающих огней.
