Ник Майер - Факир
– К делу, – сказал он. – Кто ты и чего ты хочешь?
– Кто я? – протянул Токсон, обворожительно улыбаясь. – Я доктор Джосуа-Томас-Альба Токсон из Чикаго, я – гражданин северо-американских Соединенных Штатов. Мое имя может быть и вам не безызвестно. Это я изоб…
– Этого достаточно. Откуда ты пришел?
– Сейчас из Ниджигула, куда я прибыл из Бенгалура; В Пондишери я высадился и…
– Чего же ты хочешь от нас?
Вопросы верховного жреца, короткие и резкие, следовали один за другим. И в тоже время он все более и более обнаруживал признаки раздражения, – морщил лоб, нахмуривал свои густые седые брови; зловещий огонек вспыхивал в его глазах. В сравнении же с доктором Токсоном, который почти совершенно растерялся от такого приема (а разве он мог рассчитывать на более радушный), Тиравалювер казался весьма хладнокровным. Мистер Токсон понял только одно, что Тиравалювер нисколько не походил на прочих азиатов и мало обращает внимания на его преувеличенные похвалы, поэтому в душе он решился отказаться от этой формы речи и твердым голосом, тоном, свойственным ему, заговорил откровенно:
– Я знаю, что сегодня вы справляете праздник богини Кали, патронессы секты нирванистов. Я знаю, что сегодня вы должны назначить нового верховного жреца, а также и преемника ему. Я знаю, что этот преемник, чтобы быть достойным своего звания, должен подвернуться семилетнему сну, должен быть погребен сообразно вашим постановлениям и правилам, чтобы в требуемый момент воскреснуть, конечно, не без вашей помощи.
– И, зная все это, я пришел сюда предложить себя вам в преемники. Я согласен подвергнуться этому испытанию. Похороните меня по вашим обрядам!
Верховный жрец выслушат эту тираду, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Все-таки привыкнув постоянно носить маску бесстрашия, – что на Востоке считается необходимым, если хочешь господствовать над толпой, – на этот раз ему с большим трудом удалось скрыть свое удивление. Присутствующие, не умеющие хорошо владеть собою, широко раскрыли глаза от изумления. Они стали друг другу передавать странное предложение неверующего. Шепот пронесся в толпе. Что же касается девадаси, то со времени появления мистера Токсона, она обнаружила странное беспокойство: она с трепетом прислушивалась к словам его, пыталась делать ему знаки, которых, увы, он не замечал.Когда доктор замолчал, Тиравалювер бросил на него яростный взгляд и просто сказал:
– Ты сумасшедший!
Но мистер Токсон, сделав рукой жест нетерпения, живо возразил:
– Вовсе я не сумасшедший, и я никому не позволю, даже тебе, Тиравалювер, оскорблять себя! Я повторяю тебе, что я хочу подвергнуться семилетней летаргии. Сейчас я просил этого, как милости, а теперь требую по праву. Слышишь ли: я требую этого!
Он произнес последние слова с такой' энергией, что верховный жрец, несмотря на свое кажущееся хладнокровие, быстро заговорил:
– Как, ты требуешь? И это я слышу от тебя?
– Да, я требую, и если ты не согласен на это добровольно, то у меня есть средство принудить тебя.
– Какое средство?
Вот оно!
И с этими словами мистер Токсон сунул руку в складки своего браминского одеяния и вытащил бумажник, открыл его и вынул папирус, который торжествующе поднял над головой.
– Смотрите все! – вскричал он.
И так как все с изумлением молча смотрели на него и на столь знакомый им папирус, он заговорил решительным и уверенным голосом:
– Вы видите перед собой папирус, заключающий в себе тайну вашей богини, средство оживить Сукрийяну и усыпить его преемника. Эта бумажонка вам необходима. Без нее вы не можете совершать вашего пресловутого таинства, сотворить долго ожидаемого чуда, которое в действительности не имеет ничего сверхесте- ственного, – я могу это доказать, – и представляет только интересный опыт каталепсии!.. Этот папирус принадлежит мне, и вы не получите его, если не согласитесь меня усыпить, прибегнув к тем указаниям, которые я вам продиктую!
Шум поднялся в толпе, перед которой ученый янки бравировал с такою необычною смелостью, он рос с минуты на минуту и, наконец, перешел в вопль ярости. Чужеземец смеется над богиней! Оскорбляет Нирвану!.. И под сводами храма пронесся призыв:-Смерть ему! Смерть!
Мистер Токсон прочитал себе приговор в глазах ближайших к нему нирванистов. Еще мгновение – и его бы схватили, смяли. Сам Тиравалювер взглядом искал какое-нибудь оружие, чтобы поразить его.
Но ученый не дремал. Как стрела бросился он к треножнику и, в то время, как девадаси тщетно звала его, – ее голос терялся среди всеобщего смятения и криков ярости, – бросил в пламя папирус, которым он потрясал.
В мгновение ока тонкий растительный листок, охваченный огнем, превратился в пепел, и мистер Токсон, повернувшись к пораженной толпе, не ожидавшей этой выходки, скрестил на груди руки и прокричал:
– Теперь – я один знаю секрет вашей богини. Папируса нет больше, а то, что в нем было, знаю только я, потому что выучил его наизусть. А что там было написано, попробуйте отгадать, если можете, или убейте меня, если только осмелитесь!
Но эти слова были каплей, переполнившей чашу. Индусы, толпою более чем в сто человек, бросились на мистера Токсона, схватили его, оборвали одежды… Уже тянулись руки разъяренных фанатиков к горлу, осквернившему их святыню, кинжалы засверкали над головой несчастного, еще мгновение и…
Вдруг раздался страшный крик, и эхо повторило его под мрачными сводами… Убийцы невольно остановились.
Это закричала девадаси. Дрожа как лист, трепещущий осенью на оголенных ветвях, она протягивала руки к нирванистам с жестом отчаяния.
– Погодите! Не убивайте! – кричала она.
Индусы так сильно почитали сан жрицы, что кинжалы,
не поразив жертвы, опустились. Разве не сама Кали говорит голосом своей девадаси? Верховный жрец, более других хладнокровный, бросился к нападающим. Расталкивая направо и налево нирванистов, загораживающих ему дорогу, он добрался, наконец, до Токсона, над которым протянул руку, как бы беря его именем божьим под свою защиту. И, повернувшись к девадаси, сказал:
– Этот человек оскорбил богиню и, следовательно, заслужил смерти. Но ты приказываешь нам остановиться
и мы повинуемся тебе, Сита. Говори же. Объясни нам свои намерения.
– Этот человек, проговорила девадаси все еще дрожащим голосом, Не достоин гнева богини. Он сумасшедший. Впрочем, если он оскорбил богиню, то она сама его накажет. Предоставьте его мне, и я приготовлю должное наказание.
Девадаси в первый раз произнесла такую длинную фразу, и, казалось, что иногда она останавливалась, как бы подбирая слова. Верховный жрец выслушал ее с удивлением и ответил далеко не таким хладнокровным тоном, какого держался до сих пор:
