Василий Ардаматский - Ответная операция. В погоне за Призраком
— Я очень рад.
— А я еще не знаю, радоваться или плакать, — сказал Стиссен, крепко пожимая руку Рычагову. — Я не люблю объявлять сумму, не зная слагаемых. Хо хо хо!
Стиссен рассмеялся, как умеют смеяться в обществе только американцы, — в полный голос, никого не стесняясь. Затем он сел и, не обращая никакого внимания на присутствующих французов, принялся бесцеремонно рассматривать Рычагова.
— Что вы так смотрите на меня? — засмеялся Рычагов. — Я ведь не продаюсь.
— Хо хо хо! Неплохо сказано! Смотрю из чистого любопытства. Человек как человек, а приехал из страны, в существование которой я, честное слово, не верю. Хо хо хо! Я дважды пролетал над вашей Бельгией и каждый раз просил летчиков показать мне, где эта таинственная держава. И каждый раз летчики говорили: "Рассмотреть Бельгию с воздуха невозможно — она проскакивает под крылом, как площадка для бейсбола". Хо хо хо! Неплохо сказано, а, французы?
— Да, мы — маленькая страна, мы — маленький народ, — грустно произнес Рычагов.
— А ты не вешай нос! — вдруг перешел на "ты" Стиссен. — Вон Британия такой же шиллинг, как твоя Бельгия, а посмотри, как они нос задирают! Учись, бельгиец! Хо хо хо!
— Стиссен, бельгийцу нужна хоть маленькая сенсация, — сказал один из французов. — Может быть, имеете что нибудь лишнее?
— Бельгиец ставит коньяк, — добавил другой журналист.
— Что же, может быть разговор, — сказал Отто Стиссен, и тотчас глаза его влажно заблестели, выдавая главную страстишку Дырявой Копилки.
Французы выпили по рюмке коньяка, попрощались и, сославшись на неотложные дела, ушли.
— Ну, так что же тебя интересует? — спросил Стиссен.
— Все. Моя газета горит. Шеф сказал: "Поезжай в Берлин, пришли хоть что нибудь остренькое".
— Это не так просто делается. — Стиссен опрокинул подряд две рюмки коньяка. — А ты сработай, как наши. Сочини что нибудь сам. Ну, там… Ганс Шнейдер, перебежавший от коммунистов в западный мир демократии, рассказал вашему корреспонденту, и… пошло, пошло! Валяй что хочешь… (Опрокинута еще одна рюмка коньяка.) Хо хо хо! Здорово можно накрутить! Или про красный террор. Как это называется?… Да! Колыма! Да, именно Колыма! Словечко то какое! Хо хо хо! Чудом бежавший из Колымы немецкий военнопленный икс, игрек, зет рассказал вашему корреспонденту… хо хо! Такого можно навертеть, что читательницы старше сорока лет будут валяться в обмороке. Хо хо хо! (Опрокинута еще одна рюмка.) А в общем, это ерунда. Уже надоело. Сенсация должна быть как острый нож, с разбегу вбитый читателю под ребро. Хо хо хо!
Рычагов не без удивления наблюдал, как на его глазах менялся Стиссен. Весь он как то сразу осунулся и оплыл. Только глазки, бойкие, маленькие, вдруг зажглись, оживились, стали жадными, ищущими. Стиссену было лет сорок пять, но он уже изрядно облысел. Когда то его лицо, наверно, было красивым, а теперь, став дряблым, все в бесчисленных склеротических жилках, увенчанное крупным багровым носом, оно было неприятным, отталкивающим.
— Бельгия, закажи еще бутылочку! Я, может быть, все таки выгребу для тебя что нибудь из своих карманов.
Отто Стиссен выпил еще полбутылки коньяку, и Рычагов с интересом наблюдал за дальнейшими изменениями в своем собеседнике.
Речь Стиссена вдруг стала быстрее, в ней появилась бессвязность, но в то же время он, оказывается, прекрасно понимал все, о чем говорилось за столом.
— Бельгия, ты мне нравишься! Оказывается, на вашей бейсбольной площадке произрастают хорошие парни.
— Спасибо, — улыбнулся Рычагов.
— Тебя зовут Пауль?… Прекрасно! Так вот, запомни: сенсация — это прежде всего то, что не каждый день случается. Мы вот вчера не знали друг друга, а сегодня — друзья, и это самое интересное. Жизнь! Но, увы, это не щекочет нервы, в этом нет сенсации. Дай мне по морде и уйди, захватив мою зеркалку, — это уже кое что…
— Мне бы хотелось без драки, — улыбнулся Рычагов. — Может, вы…
— Говори "ты". Мы, американцы, не любим… Мы простые парни… Что же для тебя придумать? Фотокамера у тебя есть?
— Нет. И не умею.
— Жаль. Но, может, твоя газета обойдется и без фото?
— Вполне.
— Тогда так: завтра утром будь на любой станции городской дороги. Увидишь маленький спектакль.
— Что именно?
— Наши люди руками немецкой полиции будут трясти газетные киоски.
— Зачем?
— Чтобы не торговали восточными газетами.
— Почему? Разве не должен каждый читать то, что он хочет читать?
Стиссен расхохотался, и его смех слился с грохотом поезда.
— Слушай, парень, ты же типичная надземка! Да на кой черт нашим, чтобы западные немцы знали, как живут восточные? Пирог разрезан, и каждый лопает свое.
Рычагов покачал головой:
— Нет, с киосками — это не товар. Мне нужно такое… с изюминкой… Может, есть что нибудь новенькое у Хауссона? — осторожно спросил Рычагов. — Французские коллеги говорили мне…
Стиссен поднял ладонь и наклонился к Рычагову:
— Ерунда! То, что Хауссон говорил вслух, никому не надо. Сенсация — то, о чем он молчит. Понял, парень?
— Я думал, хоть что нибудь… Французы рассказывали мне про последнего русского офицера перебежчика…
Стиссен махнул рукой:
— С этим русским туман и полная ерунда. Кто то дал о нем информацию по радио, а Хауссон взбесился, дал отбой, и ружья в козлы… — Стиссен вынул из кармана фотографию и бросил ее Рычагову. — Вот он, наш таинственный Хауссон. Таскаю с собой на случай сенсации. У него есть еще прозвище: "Отец русских перебежчиков"…
Такой фотографии Хауссона Рычагов в архивах не видел. На фотографии во весь рост был снят высокий, спортивного вида мужчина, державший на поводке разлапистого бульдога.
— Я снял Хауссопа возле его квартиры. Чудную можно дать подпись: "Мокрица и Мориц". Мокрицей мы зовем Хауссона за его вечно потные руки. А Мориц — имя бульдога. Два холостяка на прогулке.
— А нельзя все же получить у него интервью? — робко спросил Рычагов.
Стиссен помолчал и вдруг захохотал:
— Хо хо хо! Ты же совершенно не знаешь Мокрицу. У нас здесь есть Гарри Дамп, король репортажа из газеты "Балтимор сан". Он говорит: "Легче взять интервью у мыши, которую уже съел кот, чем у Хауссона". Хо хо хо! Неплохо сказано?
— Он вовсе не принимает журналистов?
— Почему? Обязательно примет! Но не скажет ни слова, годного для твоей газеты! Хо хо хо! — Стиссен вдруг оборвал смех и уставил на Рычагова веселые глаза. — Слушай, парень, идея. Только ты соглашайся. Идем сейчас к Мокрице — он теперь как раз обедает дома. Это близко. Я гарантирую, что он нас примет. Ты будешь его атаковать, а я вас сниму и фото дам в свой журнал с подписью: "Бесполезный штурм крепости Хауссон бельгийским журналистом". Это будет выглядеть смешно и понравится американцам: какой то бельгиец пытается обойти железного майора! Ну, сработаем?
