Иван Буданцев - Боевая молодость
Тетради оказались дневником поручика Бориса Сергеевича Гавронского. С армией Деникина он отступал до Новороссийска, там сдался в плен нашим. В дневнике Гавронский подробно и откровенно описывал свою жизнь со дня выпуска из военного училища. Как играли в карты, кто мошенничал, сплетни о знакомых и друзьях, о женщинах, с которыми встречался. Очень метко давал всем характеристики.
Он служил в шестом полку Дроздовской дивизии.
С восторгом описывал поручик подвиги своего полка и всей дивизии. Во время отступления Гавронский тоже вел свой дневник, занося даты боев, названия городов, деревень.
Память у меня была прекрасная. За два дня я проштудировал обе тетради. С утра для порядка уходил в институт. По дороге экзаменовал себя. Бродил в саду, сидел в беседке с учебником физики или математики. Хозяева мои думали, что я занимаюсь по программе, и старались меня не беспокоить.
В назначенное время я явился на квартиру, указанную Потаповым. Он сидел за столом, разговаривал по телефону и приветствовал меня кивком. Я огляделся: в комнате ничего лишнего — стол, кровать. На подоконниках цветы в горшках. Дверь вела на кухню и к запасному выходу. Я посмотрел в окно.
— Отойди от окна. — Потапов положил трубку. — Ох студент, студент! — Он задернул на окнах занавески. — Садись и отвечай на вопросы.
Он «гонял» меня чуть ли не по всем страницам толстых тетрадей. По его лицу я не мог понять, доволен он или нет, тем более что некоторые даты событий я не помнил. Наконец Потапов прекратил экзаменовать, помолчал и решительно ударил ладонью по столу.
— Все, молодец, — сказал он. — Добро. Голова у тебя хорошая, студент. Добрая голова. Пошли на кухню, закусим, чайку попьем.
Мы ели колбасу с белым хлебом, запивали чаем. И вот что я узнал. За три дня до выезда Особого отдела из Екатеринослава ночью часовой у моста через Днепр застрелил неизвестного гражданина. В большом рюкзаке убитого обнаружили тол, взрыватели и бикфордов шнур.
Часовой показал, что неизвестный на окрик: «Стой, кто идет?» ответил: «Федя, это я, от капитана Андриевского» и продолжал приближаться к часовому. Часовой еще раз крикнул «Стой!» и дал предупредительный выстрел. Неизвестный бросился бежать прочь. Часовой выстрелил в него и убил. Пуля попала в затылок, и лицо неизвестного опознать не удалось.
Гавронский, дневник которого я изучил, служил после того, как добровольно сдался красным, в горвоенкомате командиром кавалерийского эскадрона. Когда белые рвались к городу, по приказу военкома Гавронский должен был находиться в казарме со своим эскадроном. Но он исчез из казармы, найден был у себя дома и арестован за нарушение приказа и по подозрению, что хотел остаться до прихода белых.
— Забрали у него вот эти самые дневники, понимаешь, студент. А в них много всяких типов упоминается. С кем Гавронский кутил, играл в карты в Харькове? Кто арестован неожиданно во время пьянки некого прапорщика Гулева?
— Капитан Андриевский, — вспомнил я.
— Дак вот, голуба, студент мой башковитый, этот капитан Андриевский служил в контрразведке. Опасный враг. Очевидно, Андриевскому было дано задание взорвать мост, отрезать город от Москвы. А дневник нам что говорит?
— Только то, что Гавронский очень хорошо знал Андриевского.
— Не совсем так, студент: они были друзьями! Но вернемся к убийству на мосту. Неизвестный, как ты помнишь, назвал часового Федей. На самом деле часового не Федором звали, а Николаем. Стали выяснять. И что же оказалось? Красноармеец, назначенный на ночь охранять мост, накануне во время гимнастики упал с турника, сломал руку и разбил голову. Его без сознания увезли в госпиталь. Его-то и звали Федором, студент! Федор Матвеев. Копнули мы глубже. Оказалось, Федор Матвеев был денщиком поручика Гавронского, вместе с ним сдался нашим в плен, вместе с Гавронским служил в его кавэскадроне при губвоенкомате. А недели за две до случая на мосту Гавронский подал рапорт, мол, рядовой Матвеев боится лошадей, не умеет с ними обращаться. И Федора Матвеева перевели в комендантскую роту, которая и охраняла мост. Вот как! Что скажешь, студент?
Я молчал, соображая. Потапов закурил.
— Матвеева Федора допросить не удалось. Когда мы приехали в госпиталь, нам сообщили, что утром Матвеева обнаружили на койке мертвым. Врач предположил, что умер он от большой дозы морфия. Ввела же морфий дежурная сестра, а она, сестра-то, исчезла из госпиталя, не сдав своего дежурства. По документам в личном деле, она — казачка станицы Кореновской Дубровина Анна Тимофеевна. Пошли по ее городскому адресу, а там она никогда не проживала, и никто никакой сестры милосердия и не видел, и не знает. Тогда взялись мы за Гавронского, у которого прежде служил Федор Матвеев. Этого Федора Матвеева Гавронский, по его словам, отправил вон от себя потому, что тот начал пьянствовать. Проверили: да, Матвеев начал пить. Андриевского же Гавронский давно не встречал, в Екатеринославе не видел его. И даже понятия не имеет, где находится Андриевский. И веревочка оборвалась, студент. Но едем далее. В городе живет мать Гавронского. О ком он еще из близких пишет в дневнике?
— О своей невесте, какой-то Лидии.
— Вот. Где она, мы не знаем. Может, и здесь, в городе живет. Черт ее знает! Лидия, Лидия! Тут тысячи Лидий. — Он помолчал. — Твоя задача для начала: познакомиться с матерью Гавронского. А через нее — и с невестой Лидией; во всяком случае узнаешь, где живет Лидия. Уяснил? У них попытайся пронюхать об Андриевском. Ясно?
— Ясно.
— Какого ты дружка Гавронского выбрал для себя из дневника? — спросил Потапов.
Я подумал. Мне казалось, что дружок в данном случае и не нужен. Гавронский в тюрьме. Никто здесь меня не знает. Я представлюсь матери Гавронского студентом Буданцевым. А в прошлом будто бы я служил вместе с ее сыном в Дроздовской дивизии. Я сказал об этом Потапову.
— Что же, валяй так, — согласился он.
И еще мы решили: в зависимости от того, как поведет себя Гавронская, возможно, я намекну, что живу в городе по чужим документам. Или даже скажу, мол, прибыл из Крыма со специальным заданием к капитану Андриевскому, адрес которого мне должен сообщить ее сын. Адрес свой Андриевский должен был дать Борису. Так было условлено, когда Андриевский уходил в тыл красных. Об аресте Гавронского я, конечно, не знаю.
Тянуть время было нельзя. Обстановка на фронте, в стране, складывалась очень серьезная. Годы войны истощили молодую республику. Белополяки мир не заключали, затягивали переговоры. Почему? Выжидают чего-то, думал я. Уже пошли слухи, что в Поволжье начинается голод. Когда я приехал в Екатеринослав, на базаре лотки ломились от фруктов, овощей, разной живности. Муку продавали пудами. Вдруг все исчезло, цены подскочили невероятно, что говорило о серьезном положении. И действительно, вскоре стало известно, что решением Реввоенсовета Республики был создан Южный фронт для борьбы с Врангелем.
